Фредерик Бегбедер - Идеаль

Еще я помню, как Габриэль Марсель [55] Габриэль Марсель (1889–1973) — французский философ и драматург, с именем которого связано возникновение экзистенциализма во Франции. пил чай в библиотеке моего деда под звуки «Бранденбургского концерта». Это тоже было в По. Отец шептал мне, глядя на мудрого старика с белоснежной шевелюрой: «Октав! Не мешай господину Марселю, это великий философ, он был близко знаком с Анри Бергсоном, а сейчас он размышляет o Dasein [56] Здесь-бытие, вот-бытие (нем.), философский термин M. Хайдеггера. …» В семь лет я жадно ловил каждое его слово и движение, пытаясь уяснить, что могло бы означать это Dasein (долгое время я считал, что это русская песня, типа «kalin-kakalin-kamaia»). Габриэль Марсель с пышными седыми усами был очень похож на маршала Петена, только в более угрюмом варианте, хотя глаза его сверкали весьма благожелательно. Я бегал по саду в австрийских штанишках вместе с моими кузенами Эдуаром и Жеральдиной, а он смотрел на нас с удивленной улыбкой, словно разглядывал пожелтевшие от времени фотографии. Теперь я его лучше понимаю: в беззаботном детстве ему виделась смерть, он был нашим Ашенбахом, а мы играли в маленьких Тадзио [57] Ашенбах и Тадзио — персонажи новеллы «Смерть в Венеции» Томаса Манна. беарнского разлива. Вспоминая об этих минутах, я испытываю ту же ностальгию, что и он тогда. Позже я узнал, что в сорок лет он крестился. Дед любил принимать писателей в своем прекрасном доме: Жана Кокто, Рене Бенжамена… Об их визите объявляли заранее, это становилось событием недели. Дед показывал им письма Поль-Жана Туле. Думаю, он предпочитал их компанию обществу своих сыновей. Наверняка у меня возникло желание писать именно благодаря его библиотеке. Сегодня вилла «Наварра» стала гостиницей, вы можете провести ночь в комнате Габриэля Марселя с видом на темно-синюю гору в обрамлении кипарисов, грабов, тюльпанных деревьев и гигантских секвой.

Тогда я смертельно скучал в глухом провинциальном безмолвии, почему же сегодня, вспоминая то время, я погружаюсь в такую сладостную меланхолию? Проиграв целый день в прятки в лесу Ирати, мы ужинали в превращенной в бар часовне (все церкви рано или поздно становятся дискотеками, вроде «Limelight» в Нью-Йорке и Лондоне, может, и ваш храм в один прекрасный день… как знать?). Преклонных лет умники, улыбаясь украдкой, вдыхали воздух Пиренеев, американки орали на испанских кухарок, детей отправляли в пансион, стены были заставлены книгами, а шофер натирал до блеска капот «даймлера», припаркованного перед крыльцом, — где он, мой вечнозеленый рай, я чувствую, что ключ к моему безумию спрятан в той усадьбе. Знаете ли вы, что этот дом, построенный в британском стиле, принадлежал когда-то Мадлен де Монтебелло, чей супруг Густав стал послом в Санкт-Петербурге? При нем был заключен франко-русский союз 1893 года. Видите, вилла, где я проводил летние каникулы, была не так уж далека от России… От Беарна до Невы один шаг… Мой Роузбад, [58] От англ. розовый бутон — слово, которое произносит перед смертью герой фильма Орсона Уэллса «Гражданин Кейн» (1941). моя Утопия, воображаемая страна Томаса Мора. Она же и неотступно преследующий меня кошмар. Когда я был совсем маленьким, отец говорил: «Если у тебя заболит живот, сразу скажи мне», потому что он помнил, как его товарища по пансиону, который побоялся сказать отцам Сореза, что у него боли в желудке, нашли мертвым в промозглом дортуаре — у него несколько дней продолжалось внутреннее кровотечение. Почему я сегодня вспоминаю об этом? Удивительно, как память сортирует отбросы, может быть, она отнесется благосклонно и к утилизации мусора? Набоков говорил, что воображение — это форма памяти. Предположим, я выдумал всю свою историю, тогда получается, что я всего лишь исказил воспоминания?

Если считать, что память экологична, не понимаю, почему она стерла лицо Лены Дойчевой. Ведь Лена-то еще никого не замарала (хотя… я бы не прочь…) Хорошо, допустим, если детство проходит за решеткой, вырастаешь неизлечимым бабником. Но чем объяснить мое женолюбие, учитывая, что мои младые годы были самыми свободными за всю мировую историю? Поэтому, возможно, я сексуально корректен. Я бы женился на девушке, которая выдает себя за чеченку, чтобы красоваться на рекламных щитах всей планеты. Чем чаще я пытаюсь ее вспомнить, тем сложнее мне восстановить ее черты. Приходится рассматривать фотки в мобильнике в надежде, что ее образ снова возникнет в моей памяти. Смотрите, как она светится на этом снимке, полюбуйтесь туманным нимбом, окутывающим ее сияющие плечи, — ну вот и объяснение нашлось, девушка, видимо, радиоактивна, в конце концов, она родилась не так далеко от Чернобыля. Глядя на нее, я вспоминаю слова Габриэля Марселя: «Любить — значит говорить другому: нет, ты не умрешь». С тех пор как скаут из агентства «Форд» обнаружил в супермаркете Баии тринадцатилетнюю бразильянку Адриану Лиму, ставшую звездой «Элит», непорочность не была столь сексуальной. Ну, не считая, разумеется, Девы Марии. Izvinite, простите, отец мой, я богохульствую, но если бы вы видели Лену, вам бы все было по барабану, даже тучи, нависшие над Даниловским монастырем. Ад — это расставание с ней. Сегодня я знаю, как быть счастливым: избежать знакомства с Леной Дойчевой. Я уверен, что излечит меня только смерть, ибо Лена бессмертна. «Любить кого-то значит всегда верить в него». Габриэль Марсель, сидевший при галстуке на веранде в По, так определял любовь. Помню, как я, маленький мальчик в серых фланелевых штанишках, наблюдал за старым человеком, которому суждено было умереть в будущем году. Этот христианин, чей «Метафизический дневник» я прочту тридцать лет спустя, прогуливался по саду с моим дедом, опираясь на него за неимением трости, и ему даже в голову не приходило, что Бог конфискует его бытие несколько месяцев спустя. Ладно, я готов верить в малышку Лену во веки веков, но при одном условии — чтобы мне дали покончить с собой у ее лог.

Мне следовало бы вас возненавидеть, ваше преосвященство… Как вы догадались, что она мне понравится? Боже мой! Ну и дурак же я! Каждый день к вам валом валят каяться мужчины, и вы их всех посылаете к Лене Дойчевой, как на бойню, ничего удивительного. Я, как последний идиот, воображал себя ее единственной ослепленной жертвой. Но в вашей промороженной церкви эта фея, наверно, одна из самых горячительных тем исповеди. Сколько клиентов является сюда каждую неделю описывать вам ее огненную белоснежность, едва проклюнувшиеся грудки и прозрачные зрачки? Ваше целомудрие с лихвой вознаграждено: слушая весь год рассказы о Лене — пожирательнице сердец, вы можете расслабиться и получить удовольствие. Вот почему вы отправляете к ней заблудшие души за вожделенной дозой непорочности… Как сладко, должно быть, замкнуться в бородатом молчании и кивать время от времени, внимая одному и тому же нытью, спровоцированному одной и той же дрянной девчонкой? Жизнь служителя культа не чужда роскоши: ваш обет надежно защищает вас от демонов страсти, зато слух позволяет насладиться ими по доверенности. Прелесть что за порядки! Я завидую вашей силе, ибо сам слаб. В любом случае, как вы понимаете, я не сержусь на вас за то, что вы навели меня на Лену Дойчеву. А тайна исповеди прикроет нас всех от милиции.