Джоанн Харрис - Леденцовые туфельки

Тьерри впивается в Вианн цепким взглядом.

— Между прочим, он называет тебя Вианн!

Разумеется, «он» — это Ру.

Она молча качает головой.

— Ты хочешь сказать, что никогда не слышала этого имени?

Она снова качает головой и…

Вот это да!..

Выражение ее лица меняется: она явно видит ловушку, видит, как ловко ее к ней подвели, понимает, что ее единственная надежда в том, чтобы в третий раз отказаться от себя самой…

А вот на мадам абсолютно никто не смотрит. Во время праздничного ужина она вела себя очень тихо, разговаривала главным образом с Анук. Сейчас же она смотрит на Тьерри с выражением чистого, ничем не замутненного ужаса. О, я, разумеется, ее подготовила. Аккуратными намеками, применением легких чар и старой доброй химии я заставила ее вплотную подойти к этому моменту истины, и теперь требуется назвать только одно-единственное имя, и пиньята с треском расколется, как каштан на огне…

Вианн Роше.

Что ж, вот и мой выход. Улыбаясь, я встаю. У меня еще хватает времени в последний раз, торжествуя, сделать глоток шампанского, прежде чем я прикую к себе все взоры — полные надежды, страха, ярости, поклонения — и потребую свое вознаграждение…

Я еще раз улыбаюсь и говорю:

— Вианн Роше? Это, разумеется, я.

24 декабря, понедельник

Сочельник, 23 часа 00 минут

Она, должно быть, нашла мои документы — ну конечно! Те, что спрятаны в материной шкатулке. А после этого ей ничего не стоило и открыть счет на мое имя, и послать запрос на новый паспорт и на водительские права — сделать все, что требуется, чтобы стать Вианн Роше. Она даже и внешне теперь на меня похожа, и, опять же, используя Ру как наживку, легко может воспользоваться украденной ею личностью, чтобы в определенный момент мы с Ру оказались преступниками…

Ох, теперь-то я вижу, в какую западню угодила. Но, увы, слишком поздно, как и всегда в подобных историях, я начинаю понимать, чего она все-таки добивалась. Ей хочется подтолкнуть мою руку, обманом заставить меня раскрыться, и тогда меня унесет ветром, точно осенний листок, преследуемую целым отрядом новых фурий…

«Но что такое имя?» — спрашиваю я себя. Разве мне нельзя выбрать себе другое? Разве нельзя изменить его, как я столько раз делала прежде? Разве нельзя назвать слова Зози беспардонным враньем, блефом и заставить именно ее уйти отсюда? Тьерри изумленно смотрит на нее.

— Ты? — выдыхает он.

Она пожимает плечами.

— Удивлен?

Ошеломленные гости тоже не сводят с нее глаз.

— Ты украла эти деньги? Ты обналичила чеки?

Я вижу, как бледна Анук, стоящая с нею рядом.

Нико решительно заявляет:

— Этого не может быть!

Мадам Люзерон качает головой.

— Но Зози — наш друг, — возражает и маленькая Алиса, жутко краснея из-за необходимости сказать даже эти несколько слов. — Мы ей стольким обязаны…

Вмешивается Жан-Луи.

— Я сразу отличу фальшивку, стоит мне ее увидеть, — говорит он. — А Зози — не фальшивка. Клянусь.

Но тут слово берет Жан-Лу:

— Это правда Ее фотография была в газете. Она действительно очень ловко меняет свою личину, но я догадался, что это именно она. Мои снимки…

Зози ядовито усмехается и говорит, глядя на него:

— Разумеется, это правда. Все это правда. Имен у меня столько, что я их все и сосчитать не могу. Я всю жизнь жила впроголодь. У меня никогда не было ни настоящего дома, ни семьи, ни своего дела — ничего из того, что есть здесь у Янны…

И она ослепительно, словно падающая звезда, улыбается мне, и я чувствую, что не могу сказать ни слова, даже шевельнуться не могу — она взяла меня своими чарами в плен, как и всех остальных. И чары эти столь сильны, что мне кажется, будто меня чем-то опоили: в голове точно целый улей гудит, по комнате мечутся разноцветные сполохи, и кажется, будто она вращается, как карусель…

Ру кладет руку мне на плечо, желая немного меня успокоить. Похоже, он единственный не испытывает того оцепенения, что охватило и меня, и всех остальных. Я с трудом различаю мадам Рембо — мать Жана-Лу, она глаз с меня не сводит, и на лице ее под обесцвеченными волосами — сплошное неодобрение. Ей явно хочется поскорее уйти отсюда — однако и она заворожена, заколдована голосом Зози…

А Зози, улыбаясь, продолжает свой рассказ:

— Вы можете, конечно, назвать меня авантюристкой. Всю жизнь я жила исключительно за счет собственных мозгов, обманывала, крала, выпрашивала, подделывала. Я никогда и не знала иных занятий. У меня не было ни друзей, ни места, где мне по-настоящему хотелось бы остаться…

Она делает паузу, и я прямо-таки физически чувствую ее чары, запах ладана, сверкающую пыль в воздухе, и мне становится понятно: она способна окончательно заговорить их, обвести вокруг своего изящного пальчика.

— Но здесь, — прочувствованно произносит она, — я обрела дом. И людей, которые меня любят, любят такой, какая я есть. Я думала, что здесь смогу переделать себя, но старые привычки так просто не изживешь. Извини, Тьерри. Я верну тебе все твои деньги.

И понемногу гости вновь обретают способность говорить, и голоса их начинают звучать все громче, дрожа от смущения и огорчения, и та тихая мадам, имени которой я так и не знаю, вдруг поворачивается лицом к Тьерри; она очень бледна, словно только что поняла нечто такое, что не в силах вымолвить вслух, и глаза на ее бледном, грубоватом лице светятся, как агаты.

— Сколько она должна вам, месье? — говорит она. — У меня в этом деле свой интерес, так что я сама вам все и заплачу.

Тьерри недоверчиво на нее смотрит и спрашивает:

— А при чем здесь вы?

Мадам выпрямляется в полный рост, который не так уж и велик по сравнению с ростом Тьерри; рядом с ним она точно перепелка рядом с медведем.

— Я уверена, у вас есть все права жаловаться, — говорит она, у нее гнусавый, типично парижский прононс— Но уверяю вас: у меня есть основания полагать, что мне до Вианн Роше, кто бы она ни была, куда больше дела, чем вам.

— Это отчего же? — спрашивает Тьерри.

— Я ее мать, — просто отвечает она.

24 декабря, понедельник

Сочельник, 23 часа 5 минут

И после этих слов тишина, что окутывала ее, точно ледяной кокон, взрывается криками. Вианн, уже не бледная, раскрасневшаяся от выпитого пульке и пережитого волнения, делает шаг и останавливается перед мадам Кайю. Их со всех сторон окружают гости.

Над головами у них висит ветка омелы, и я чувствую дикую, безумную, неукротимую потребность подбежать к ней и поцеловать прямо в губы. Ну до чего же легко ею манипулировать! Впрочем, как и всеми этими людьми. И теперь я уже почти чувствую вкус близкой победы, ощущаю ее зов в своей крови, слышу ее победоносный гул, точно прибой на далеком морском берегу; и у моей победы — вкус шоколада…