Эльчин Сафарли - Я вернусь…

Бесполезно исписывать именем любимого заборы – в попытке приблизиться к нему. Здесь давно не верят во взаимность чувств. Но здесь еще не разучились любить…

Я совсем никак не чувствую себя. Все вроде привычно и одновременно незнакомо. Нет, это не Москва изменилась за одну весну. Я изменилась.

…Те, которые долго здесь не были, а потом вернулись, в один голос заявляют, что стали возвышенней. Это мода, наверно, такая: держаться с Москвой на дистанции, посмеиваться над ее ха-моватостью и дороговизной, уплетая при этом безвкусный попкорн в каком-нибудь уж больно правильном уголке Европе. Москву надо уметь понять. Она дама опытная, скупая на проявление чувств. Никак не устанет гримироваться, прятать лицо…

Люблю такую Москву все равно. Да, я убегала. Но не от нее, а от боли, очаг которой до сих пор расположен здесь…

Одна весна и так много последствий.

Я больше не боюсь.

Я больше не рисую мечты.

Я, такая довольная, отважная, стою на пути к их претворению…

Я больше не влюбляюсь в абстрактных героев, которых в моей жизни так и не было, но которых надеялась встретить.

У меня больше нет чувства, будто я уже сильно люблю человека, которого только мне предстоит полюбить.

Так я нашла свой Свет…

Впереди последняя битва.

Заключительный акт постановки худруководителя Прошлого.

Ночь в стили буги должна заканчиваться рассветом, деточка.

Вот я, femme fatale с крестьянской простою косой,

Роковой ребенок Москвы, ее блудная девочка, бледная, ладная,

На подмостках стою. А дальше – что дальше? Хорошо бы услышать: «Камера! Мотор!»…

…Он встретил меня безразличием. Добил.

Никаких эмоций, упреков. Я такого не ожидала.

Ведь не надеялась, что он раскроет объятия и зажжет мое сердце стыдом. Напротив. Я ждала возмущенной бури.

Ноль. Ничто. Никак. Это к лучшему.

Нет иллюзий, начало свободы. Первый шаг…

«Вернулась? Ну что ж… Ты оденься. Новиков замутил очередной ресторан, ждет нас там…»

Многое хотелось сказать.

Многое хотелось услышать.

«Не думай. Не думай, и все. А будешь думать – жить не захочется. Все, кто думает, несчастные». Довлатов рубит фишку…

Жить я буду в комнате для гостей, не распаковала сумку. Эта квартира – чужая. Чужих я не трогаю…

Выхожу на балкон после душа. Две пачки турецкого «Кента» и «Чудесные занятия» Кортасара в руках. Я выкурю здесь эти сигареты и дочитаю эту книгу. Как только они закончатся, вернусь в Стамбул.

У меня не так много времени…

Как хотелось бы мне оказаться в нашей кафешке у сердца Босфора.

Кортасаровски ловко попросить «сахарного песку, и еще раз сахарного песку, и еще… три-четыре раза… сахарного песку»; соорудить из него маленькую горку прямо в центре столика… Скоро, Миру-мир. Потерпи…

Надо сходить на Патриаршие. Там особый мир, отдельный от Москвы. В детстве я любила гулять там осенью. Помню, плакала, когда дворники сгребали в кучи пронзительно желтые листья, жгли их. Жаль было детей осени…

…Хлопнула дверь. Ушел.

Хожу босиком по пустым, идеально прибранным комнатам.

Запах одеколона. Все тот еще Valentino.

Интересно, сменил ли он домработницу? Его верные шпионы повсюду. До моего отъезда была Валя. Изворотливая и костлявая, лет 50, с суетливыми глазами мартышки, почти фиолетовыми волосами. Меня она называла «сукой». За глаза, разумеется. В разговоре по телефону с дочерью, например. Мартышка думала, я спала…

Впрочем, я ее не уволила.

С чего бы? Она – верный сотрудник мужа. Верность надо ценить…

Воспоминания одолели.

В каждой комнате, предмете, детали – события прошлого.

Колючие шерстяные носки, мятный чай в длинной красной кружке, вот и полка с любимыми фильмами, пухлые подушки (я сама расшивала их), формочка для обожаемого сливового пирога,

даже коллекция шнурков сумасшедших цветов еще здесь, а вот декоративные васильки в крошечной вазе, серебристые рамки с моими черно-белыми фотографиями, засохшие лепестки розы между страницами томика Саган, тюбики вишневой помады в двери холодильника…

Я заберу всё, что помню, с собой. Туда. Здесь не то место…

Время меняет расположение мира в пространстве -

Естественно…

…Снова как прежде.

Сменились разве что декорации. Дороже стали. Роскошь московская наконец перестала граничить с вульгарностью. Я испугана.

Стоило мне вернуться, как я снова превращаюсь в себя прежнюю. Будто очки мои не «Прада», а Правда. Вижу жизнь всё отчетливей, всё приземленнее. Дождь бывает без радуги. Резко, натуралистично…

Вот оно – главное с Востоком различие. Там веришь в сказку. Вопреки разочарованиям. До последнего…

Утрата. Потеря позиций. Оказалось, источник силы моей в Стамбуле. Я слабею, теряю сигнал – вне зоны его покрытия.

Здесь я воюю не только за нашу со Светусветом любовь. Здесь мне еще отвоевывать нужно и себя, нынешнюю, у той, прежней. Чтобы освободиться…

С каждым днем жизнь в Москве обрастает реальностью больше, чем жизнь в Стамбуле. Ив этом предупреждающий знак на пути к поражению.

Я должна вернуться в ту жизнь. Она – моя. Для меня. Я говорю за себя, но слышу в себе голоса целого поколения женщин, которые уезжали на Восток именно за счастьем.

Я никогда не говорила и не скажу, что счастья здесь, в России, нет. Оно – есть. Для кого-то, для многих. Только само понятие счастья слишком личное, чтобы можно было его обобщать…

Хожу по городу с полной кредиткой, но с душевным опустошением.

Одна весна для ритма Москвы уж больно много. Почти не узнать. Не всё, но многое. Почти смешно. Многое, но не всё…

За шесть дней я устала от пафоса. Облучена снобизмом…

Невыносимы эти small talk среди ухоженных людей в модных местечках out, в ауте. Хочу надеть обычную байковую пижаму – турецкий текстиль подойдет, развалиться на диване и смотреть самую примитивную на свете комедию, заедая самыми вредными на свете чипсами…

Устала от компании it girls, которым только и дела, что производить сравнительный анализ отдыха в Куршавеле и Аспене или еще искать причину того, зачем красавчик Леша Гарбер отмудохал сына министра в Le Caves…

А я просто хочу к нему, на нашу кухню, где можно говорить о вещах, не теряющих ценности. Или даже о том, что спагетти становятся солнечными, если варить их с куркумой.

Нынче кушают в «Экспедиции» – кто откушал, отправляется в баньку. Или ходят к слепым официантам, пожевать в темноте – чудная мода.