Дима Федоров - Отдыхай с Гусом Хиддинком: четыре анекдотичные футболяшки

– На каких началах? – не врубился Мочалка.

– Мы с болельщиками равноправны! – гордо уточнил Червяков.

– Я полностью разделяю эту концепцию, – обдал пафосом Фатиков.

– И поэтому мы предложим болельщикам вопрос, отвечающий их чаяниям и настроениям.

Червяков взял паузу и осмотрелся. Мочалка открыл пустой блокнот и приготовился записать вопрос.

– Вопрос простой. Нужно ли отправить в отставку главного тренера Козлова Александра Петровича?

– А если они проголосуют за отставку? – Внутри Александра Петровича сразу стало холодно и неуютно.

– Мнение болельщиков для нас закон. – Фатиков совсем обронзовел.

– Так, может, лучше просто сказать мне сейчас, что я уволен? – жалобно осведомился Александр Петрович.

– Дело не только в посредственных результатах, которые команда показывает под вашим руководством. – Наконец Фатиков решил показать свою доминирующую роль. – Дело в том, что при новом положении вещей тренер вообще не нужен. С игроками необходимо заниматься физическими упражнениями, чтобы они находились в хорошей форме. А тактику, состав и даже замены теперь будут определять болельщики с помощью эсэмэс. И к тому же клуб получит от этой акции солидные дивиденды. «Спартак» станет настоящим бизнесом. Не обижайтесь, Александр Петрович, но у нас просто нет выбора в отношении вас. Проанализируйте все внимательно, и вы поймете: ваша отставка – единственно возможный ход в клубной политике. Но на ней «Спартак» еще сможет заработать. Поэтому она не должна быть добровольной.

– Ладно, мне предельно ясна ваша позиция. Пойду анализировать, – понуро поднялся со всего места Козлов.

К хорошим деньгам быстро привыкаешь. Выходя из комнаты, Александр Петрович понял, что от них теперь придется отвыкать. И довольно энергично. И не только ему, но и всей семье. Он-то отвыкнет, а вот жена… Его постигло отчаяние. В последнее время всяческие разновидности депрессии частенько наведывались в его душу. Но не надолго. И конечно, в легкой форме. Сейчас не то. Сейчас вселенская скорбь охватила его. К двери шагал он медленно и шаги делал неуверенно, как роботы в советских фантастических фильмах. Но чем страшнее падаешь, тем решительнее вступает в дело инстинкт самосохранения.

Козлов резко развернулся на каблуках и отважно бросил своим мучителям:

– Если вы меня уволите, то кто же будет отвечать за поражения, на кого вы возложите вину за неудачу?

И по тому, как озадаченно переглянулась троица, он понял, что пришиб их логикой и склонил чашу весов в свою пользу. Всего одним аргументом! Он остается.

Вот что значит не давать себя в обиду и в любых обстоятельствах сохранять чувство собственного достоинства!

Июль 2007 года

Все началось на «Театральной». Да, точно – именно там. У эскалатора стайка подростков скандировала несусветное. Даже находиться рядом с ними было как-то неудобно. Ужасно стыдно, ужасно! Респектабельные граждане, коих в метро, объективно говоря, не так уж и много, отворачивались в воротники пальто.

Николай Андреевич укорил себя за излишний демократизм – надо было, конечно, вызвать такси. В выходной-то день без пробок за десять минут можно доехать до Большого. Ну да ладно. Все не так уж плохо – подростки на выходе из метро куда-то упорхнули, а спекулянты утренний спектакль проигнорировали. Отсыпались, наверное, после пятничной попойки. Вот как интересно мир устроен – даже этому отребью перепадают крохи со стола великой русской культуры!

В гардеробе Николая Андреевича узнали, заулыбались… Приятно все-таки спонтанно нагрянуть на собственную оперу. Есть особый шарм в том, чтобы сидеть в ложе и осознавать, что сотни людей подчинены тебе силой музыки. Твоей музыки!

Приятно с ангельским снисхождением смотреть на Сальери, тщательно выпевающего придуманные тобой арии. Смотреть как на падшее по причине творческой ограниченности создание. Камин в углу бутафорской комнаты великого завистника излучал умеренный оптимизм – верилось в очистительную силу искусства…

Явление Моцарта в белых одеждах привнесло в зрительный зал сияние. Правда, после эпизода с убогим скрипачом возникло раздражающее оживление на верхнем балконе. Какие-то наглецы разворачивали транспарант с возмутительной надписью «Моцарт, не пей». И тут Николай Андреевич узнал горластых сорванцов, потревоживших его спокойствие еще в метро. Они нисколько не смущались шиканья окружающих и деловито закрепляли ткань на перилах балкона. А треск скотча, подумать только, заглушал певцов! Чуть ниже другая группа вывесила растяжку «Сальери все купил».

К счастью, перед арией «Жду тебя» отважные старушки-билетерши сумели выдворить из зала распоясавшихся хамов. Но душевное потрясение Николая Андреевича было столь велико, что он уже не мог наслаждаться. Пушкиным, собой, атмосферой – не мог! Заставил себя досидеть до завершения, а в перерыве поспешил вниз – на «Шопениану» оставаться не хотелось.

В фойе на огромных плазмах крутили повторы наиболее опасных моментов оперы. Публика живо обсуждала расстановку соперников на подмостках и объясняла поражение Моцарта тем, что он изначально оказался в худшем положении – во всех сценах играл на выезде, а не дома. Идиотское наблюдение! Что-то такое он уже, впрочем, и видел и слышал. Николая Андреевича все начинало раздражать: и зрители-дилетанты, и восторгающиеся им гардеробщицы, и в особенности спекулянты, восторжествовавшие таки у касс возле метро. Позорнейшее безобразие! День, кажется, беспросветно испоганен. Такси, такси!

Дома ждало еще одно потрясение. Позвонил Иванов. Из Рима. Само по себе это не сулило ничего доброго. Дело в том, что Александр Андреевич перманент–но нуждался. И деньги ему подавай срочно! Перечислением по Western Union. А вот возвращал Иванов наличными с оказией через друзей. И не всегда во–время, и без компенсации процентов, потраченных на перевод. Но ведь он гений! Двадцать пять лет писать картину всей жизни – самоотвержение удивительное. Скромность ко всему прочему необычайная! Бог с ними, с процентами, – пусть творит!

Но Иванов не хотел творить, он хотел вернуть две тысячи долларов. Озаботился, на какой счет их сбросить. Был в воодушевленном состоянии, чем вынудил Римского-Корсакова заинтересоваться переменами в его судьбе:

– У вас, Александр Андреевич, судя по голосу, все в порядке. Надеюсь, не последнее отдаете?

– Да нет, с финансами, напротив, прорыв.

– Поздравляю! Рад за вас. А картина-то как?