Николас Спаркс - Дневник памяти

Закат лишь иллюзия, солнце все равно освещает землю, даже если оно скрылось за горизонт. А это значит, что день и ночь связаны неразрывно, друг без друга они не существуют, но и встретиться не смогут никогда. Интересно, как это – быть все время вместе и все-таки врозь?

Оглядываясь назад, я понимаю, какую мрачную шутку сыграла с нами жизнь: я задал себе этот вопрос, когда Элли читала мое письмо. Мрачную, потому что теперь-то я знаю, каково это – быть все время вместе и все-таки врозь.

Мы с Элли сидим у реки. Здесь очень красиво сегодня. Это мое любимое место, тут я чувствую, что все еще живу. Река полна птиц – моих давних друзей. Они скользят по воде, отражаясь в ней и расцвечивая ее своим оперением, и кажутся больше, сливаясь с отражениями. Элли завороженно следит за птицами и осторожно, шаг за шагом, знакомится со мной снова.

– Как приятно вновь поговорить с вами, – начинаю я. – Мне этого не хватало, хотя прошло не так много времени.

Я говорю искренне, и Элли верит мне, но настороженность не проходит – все-таки я для нее незнакомец.

– А часто мы разговариваем? – спрашивает она. – И вот так сидим здесь, любуемся птицами. То есть я хочу сказать – мы близко знакомы?

– И да, и нет. У каждого из нас, наверное, есть свои секреты, и тем не менее мы дружим уже долгие годы.

Элли смотрит на свои руки, потом на мои. Задумывается. Солнце освещает ее так, что она вновь кажется юной. Мы не носим обручальные кольца. И это тоже одна из моих задумок.

– А вы были женаты? – спрашивает Элли.

Я киваю.

– На ком же?

Я отвечаю чистую правду:

– На женщине моей мечты. Если бы не она, я никогда не был бы счастлив. Без нее я просто задыхался. Теперь я думаю о ней день и ночь. Даже сейчас, когда сижу тут, на скамейке, я все равно думаю о ней. Другой такой не найти.

Моя спутница вновь замолкает. Задумывается над моими словами. А когда задает следующий вопрос, ее голос звучит нежно, как у ангела. Хотел бы я, чтобы она знала, о чем я думаю.

– Ваша жена умерла?

Знать бы еще, что такое смерть… Этого я, конечно, не говорю. Я отвечаю:

– Она всегда жива – в моем сердце. И всегда будет жить.

– Вы еще любите ее?

– Конечно. И ее, и многое другое. Например, люблю сидеть здесь с вами. Делиться красотой этого места с близким мне человеком. Смотреть, как птицы летят к реке в поисках пищи.

Элли снова молчит. Смотрит в сторону, так что я не вижу ее лица. Давняя привычка.

– А почему вы гуляете со мной?

Никакого страха, одно лишь любопытство.

Это хорошо. Я понимаю, что она имеет в виду, и все же переспрашиваю:

– В каком смысле?

– Почему вы тратите на меня время?

Я улыбаюсь:

– Я гуляю с вами, потому что так хочу и так надо. Не переживайте, мне нравится с вами гулять. Сидеть вот так, разговаривать, думать о чем-то своем. Что может быть лучше?

Элли смотрит прямо в глаза, и на какую-то секунду ее взгляд теплеет. На губах появляется подобие улыбки.

– Мне с вами интересно, и если вы хотели меня заинтриговать, вам это удалось. Мы очень мило беседуем, и все же я ничего о вас не знаю. Я не прошу, конечно, поведать историю вашей жизни, но к чему столько тайн?

– Я читал когда-то, что женщины без ума от таинственных незнакомцев.

– Это не ответ. Вы просто ловко уклоняетесь от моих вопросов. Даже не рассказали, чем кончилась история, которую вы читали мне сегодня утром.

Я пожимаю плечами. Потом спрашиваю:

– А это правда?

– Что правда?

– Что женщины любят таинственных незнакомцев?

Элли смеется и отвечает мне в тон:

– Думаю, некоторые – да.

– А вы?

– Мы слишком мало знакомы, чтобы я отвечала на такие вопросы.

Она кокетничает, мне это страшно нравится.

Мы молча сидим на скамейке и смотрим вокруг. Понадобилась целая жизнь, чтобы этому выучиться. Наверное, только старики могут молча сидеть друг подле друга и наслаждаться тишиной. Молодые – горячие и нетерпеливые – непременно ее нарушат. И зря, потому что тишина совершенна. Священна. Она сближает, да только те люди, что подходят друг другу, не скучают в тишине. Такой вот парадокс.

Пролетали минуты, и мы опять, как и утром, задышали в унисон – глубоко, свободно. В какой-то момент Элли даже задремала, как человек, который полностью доверяет своему спутнику. Молодые этого не поймут. А когда она открыла глаза, случилось чудо.

– Видите вон ту птицу? – Элли указала куда-то пальцем, я прищурился и, к своему удивлению, смог разглядеть летящий силуэт. Конечно, только благодаря яркому солнцу.

– Это крачка чеграва, – объяснил я, глядя, как птица парит над Брайсес-Крик, и по старой привычке положил руку на колено Элли. А она ее не убрала.

Элли очень точно заметила насчет моей уклончивости. В такие дни, как сегодня, когда жену подводит только память, я нарочно даю самые расплывчатые ответы, потому что за последние несколько лет неоднократно ранил ее неосторожными словами и не хочу повторять ошибки. Поэтому держу язык за зубами и отвечаю лишь на ее вопросы, да и то не до конца.

Такое решение далось мне с трудом, в нем есть как плюсы, так и минусы, но оно совершенно необходимо, потому что правда приносит Элли боль. Чтобы она не страдала, я ничего не рассказываю. Бывают дни, когда она не помнит не только о том, что у нас есть дети, но и о том, что мы вообще женаты. Это очень тяжело, однако я не вижу другого выхода.

Обманываю ли я Элли? Возможно. Просто я больше не хочу видеть ее подавленной, сломленной тем потоком информации, который я, бывало, обрушивал на нее. А вы смогли бы взглянуть на себя в зеркало и не расплакаться, поняв, что забыли все самое важное, всю свою жизнь? Элли не может, я выяснил это точно, потому что, когда ее «одиссея» началась, я рассказывал ей все. О ее жизни, замужестве, детях. Друзьях и работе. Вопросы – ответы, вопросы – ответы, как в ток-шоу.

Это был какой-то кошмар для нас обоих. Я превратился в ходячую энциклопедию, сборник ответов на бесконечные «что?», «когда?» и «где?», хотя на самом деле важны были лишь «почему?», на которые я не знал и не мог знать ответа и которые одни наполнили бы ее жизнь смыслом. Элли бессмысленно разглядывала фотографии детей, крутила в пальцах карандаши и кисти, понятия не имея, что с ними делать, и читала письма, которые не приносили ей радости. Она слабела час от часу, бледнела и чахла, и день кончался гораздо хуже, чем начинался. Я просто терял и время, и жену. А вслед за ней – себя.

И я решил все изменить. Я стал Магелланом, Колумбом, исследующим невероятные загадки человеческого мозга, и мало-помалу нашел свой путь. Открыл то, что знает каждый ребенок: наша длинная жизнь – лишь совокупность множества маленьких жизней, каждая длиной в один день. И каждый день нужно прожить в любви и красоте, любуясь цветами и птицами, наслаждаясь стихами. День, проведенный в беседах, день, когда ты можешь любоваться закатом и ощущать прохладу ветра, нельзя назвать потерянным. Последнее время я считаю, что жизнь не прошла даром, если мне просто удается посидеть на скамейке с любимой, положив руку ей на колено.