Наташа Королева - Мужской стриптиз

А потом, долго-долго медлительно перекатываясь морем, втягивая в себя, замирая на пиках, прикрывая глаза, и дрожь ее от коленок до груди… погоди, погоди, дай я еще раз… ты не шевелись… и вдруг, почуяв нутром, рывком откинувшись, рывком соскочив куда-то вниз, поймав ртом, втянув в себя его крик, удержавшись на гребне, на пружине выпущенной, молча… губы блестящие плотно… тихо-тихо распластав его, вернулась наверх, вернулась вся остро горячо пахучая, и лопатки ходуном… и сверху прижавшись локоть в локоть, мизинец в мизинец, грудь в грудь… обняв ногами и руками, взасос целуя пополам с его соком… и шептала… черт, я влюбляюсь…

И я. И я влюбляюсь…

Наступил момент, когда отступать стало поздно. Настя ощутила это неистовым шестым чувством, как раз привезли гладкие рулоны афиш. Свежие пахучие афиши, отпечатанные на трех языках, были заранее готовые не только к московским купеческим просторам, но и к солнечной французской Ривьере, и к германским влажным проспектам.

– Сережа, у меня коленки трясутся.

– Молчи, у меня вообще все трясется.

– Не, ты прикинь… десять лет как коза по скалам скакала и ни разу не дрожала. А здесь… вроде и опасности никакой особой, и просчитано все… а справиться не могу.

По хитрому замыслу режиссера, занавес должен был не подниматься, а лихо спадать вниз, как бы сгорая. На сегодня Настя сама назначила генеральный прогон и показ для всех заинтересованных лиц. Судя по рокоту в зале, заинтересованных лиц собралось немало. Точнее – заинтересованные лица забили все проходы и даже расселись на ступеньках.

– Что это за люди? – шепотом спросила она у Сергея, осторожно выглянув в щель занавеса. – Это ты наприглашал?

– Неа… А я думал, что это все твои друзья…

– Ни фига себе друзья! Да сюда, по-моему, половина столичных журналистов просочилась! И кто их только звал?!

– Так даже лучше. Больше рекламы дадут…

– Ты слышал, что сказал этот… директор зала? Не продана даже треть билетов. Кое-как продали на первые три дня, а дальше – ничего.

– Мне Георгий тоже намекнул… – Сергей, извиняясь, поглядел на партнершу. – Он тебя расстраивать пока не хотел. Во Франции пока никто не покупает. То ли рекламы недодали, то ли русским неинтересно…

– Это он тебе сам сказал? Сам директор?! Когда он успел?

– Да вот… минут двадцать назад. Нет, не сам он, а кто-то тут из Госконцерта крутился…

– Вот именно, крутился! – фыркнула она. – Я так и знала, что будут гадить на каждом углу! Вот ведь сволочи…

– Сережа, Настя, вы готовы? – просвистел с верхотуры режиссер. – Ну, с богом! Выход со второй цифры…

Партнеры по бизнесу последний раз пожали друг другу руки и разбежались по местам. Примерно в то же время, по другую сторону занавеса, в полутемной ложе, беседовали трое мужчин.

– Вас послушать, так дело идет к провалу? – осведомился замминистра. – Вся реклама пошла на ветер?

– В крайнем случае, мы не так много потеряем, – философски изрек толстый Георгий. – Мы не заключали с ними договор на века.

– Тем более что альтернатива всегда есть. К примеру, у того же Марка есть превосходная идея, – высокий в темноте блеснул очками. – Вчера он предложил мне делать новый ледовый цирк. Не банальные мишки на коньках, а истинно русское шоу, с русалками подо льдом, лешими, полетами на метле… Это будет покруче стриптиза.

– То есть у нас еще есть выбор, на кого делать ставку?

– Безусловно. Пока других масштабных предложений нет, зато полно серьезных людей, желающих вложить деньги в шоу. Так что не будем слишком переживать.

– Кстати, почему до сих пор нет рекламы?

– А это надо спросить у господина Кушко. Он, видите ли, отказался от услуг профессионалов, у него там кто-то есть… А на улицах – пустота.

– Коллеги, у вас не складывается впечатления, что нам морочат голову?

– По правде говоря… – Толстый продюсер замялся. – Марк меня убедил, что его бывшая жена как организатор ничего собой не представляет…

Последние его слова заглушила музыка.

– Билеты не проданы…

– Ну-с, господа… пожалуй, расслабимся.

…До того как спадает занавес, вступают в бой армянские рожки, армянские трубы. Солидные чопорные мужчины во фраках, рука на отлете, перед ними словно партитура труб страшного суда. Подыгрывая жуткому предвкушению, происходит нечто невероятное, занавес оплавляется, он сгорает в падении, и горящие ртутные ручейки разбегаются по сцене.

Зритель невольно подается вперед, зритель крутит настройки биноклей, не понимая еще, что же там происходит… А на сцене – горячая лава, она ползет в зал, надвигается все ближе, потрескивает, пропуская сквозь багровую толщу реки огня.

Раскаты грома врываются в трубный зов, и вот уже бьется в сердца такая знакомая увертюра «Призрака оперы», и трещит, распадаясь, лава, и прорастают сквозь нее цветы…

И по трем канатам, ускоряя вращение, начинают спускаться полуобнаженные девушки и парни, они спускаются парами, они танцуют в воздухе, они поют телами вечную песню…

Защелкали вспышки, по залу пронесся изумленный вздох, когда вместо Арлекина показалась женщина-кошка. Женщина-кошка, в черном блестящем, облегающем, на велосипеде, по невидимому шнуру…

Блики фотокамер удвоили освещение, когда канат загорелся, а костюм женщины-кошки потерял первый кусочек, первую полоску ткани…

– Дьявол, да это настоящий стриптиз! – охнул замминистра.

На сцене повалил снег, электронный Равель сменил Уэббера, из кулис, слева и справа показались шеренги девушек, каждая несла на голове невероятное сооружение, и ни одна не повторяла другую. Воздушные замки, бригантины, торты со свечками, фонтаны…

– Чтоб мне… это же модели Зверева! Откуда он тут взялся?

Раскованная журналистская братия кинулась в проходы, поближе к сцене. Падающий снег сменил цвет, с голубого на розовый. Кентавры раскачивались на канатах, ловили полуголых лесных нимф. Те взлетали над батутами, совершали безумные тройные сальто, приземлялись в фонтанах из перьев… Поползла на цепях клетка с заключенным внутри скрипачом, готический юноша, натертый светящейся краской, неистово наяривал «Шторм», смычок в его руке летал с такой скоростью, что глаз не мог уследить…

Зато все глаза в зале следили за женщиной-кошкой. За ней гнался главный кентавр, самый могучий, светловолосый, в одной набедренной повязке. Он трижды почти поймал гибкую беглянку, и трижды в его жадных руках оставались обрывки ее кошачьего одеяния…

– Пошлость… – пробурчал толстый директор в глубине ложи.

– Не вижу ничего пошлого, – мигом откликнулся очкарик. – Зато вижу, что мы сделали огромную глупость… мы не купили их с потрохами, а только одолжили денег… Эта девица соберет миллионы! Смотрите, что она творит, она раздевается!