Марк Леви - Дети свободы

В сообщении фермера меня взволновали два момента. Во-первых, то, что мы поневоле обрекали на кошмар ожидания этих двух несчастных, которым и без того досталось сполна; но еще больше то, что фермер нисколько не заботился о собственной жизни. В моем списке значится немало людей, совершавших благородные поступки в тот бесславный период нашей истории; нужно будет подумать о том, чтобы включить в него и кое-кого из фермеров.

Робер предложил: пусть русские переждут эту ночь в ближайшем подлеске. Крестьянин спросил, сможет ли кто-нибудь из нас объяснить это беглецам, - его познания в русском не стали шире с тех пор, как он прячет у себя этих бедолаг. Однако, увидев наши растерянные физиономии, он решил, что лучше заняться этим самому.

– Так оно будет вернее, - заключил он.

Пока он ходил к русским, мы под завязку нагрузили свои прицепы, а Эмиль прихватил еще пару мешков с патронами, совсем уж бесполезными, так как они не подходили по калибру к нашим револьверам, - правда, об этом мы узнали только от Шарля, когда вернулись.

Подавив угрызения совести, мы оставили нашего фермера в обществе его русских беглецов и торопливо покатили назад, по дороге, ведущей к мастерской, из последних сил таща на буксире свои битком набитые прицепы.

На въезде в городское предместье Алонсо не сумел обогнуть рытвину, и один из мешков с патронами выпал, перевалившись через борт прицепа. Прохожие удивленно пялились на странный груз, рассыпанный по мостовой. Двое рабочих, подбежав к Алонсо, помогли ему собрать патроны и загрузить их обратно, не задавая ненужных вопросов.

Шарль составил список наших трофеев и спрятал их в надежном месте. Затем вошел к нам в столовую и, одарив своей лучезарной беззубой улыбкой, объявил на тарабарском наречии:

– Ошен кароши рапот. Тепер ми иметь чем делать ченто операционе, таже болше! - Что мы сейчас же и перевели на нормальный язык: "Прекрасная работа! Теперь нам хватит оружия не меньше чем на сотню акций!"

6

Итак, акции продолжались, а июнь шел себе и шел и уже близился к концу. Подъемные краны, вырванные из опор нашей взрывчаткой, бессильно поникли над каналами, и выпрямиться им было не суждено; поезда лежали под откосами, сойдя с рельсов, ведущих в пустоту; дороги, по которым проезжали колонны немецких машин, были перегорожены сваленными столбами линий электропередачи. В середине месяца Жаку и Роберу удалось подложить три бомбы в здание немецкой жандармерии, спалив его чуть ли не дотла. Префект региона вновь обратился к населению с воззванием; в этом мерзком послании французам предлагалось доносить на всякого, кого можно заподозрить в принадлежности к террористической организации. Начальник полиции тулузского района в своем коммюнике клеймил "тех, кто примкнул к так называемому Сопротивлению, иначе говоря, смутьянов, нарушающих общественный порядок и спокойствие мирных французов". Этими смутьянами были мы, но плевать мы хотели на слова господина префекта.

Сегодня мы с Эмилем получили у Шарля гранаты с приказом забросать ими внутренние помещения телефонного узла вермахта.

Мы шли по улице, и Эмиль указывал мне на окна, в которые следовало целиться; по его сигналу мы швырнули туда снаряды. Я следил за их полетом, они описали почти идеальную траекторию. Время как будто остановилось. Затем раздался звон бьющегося стекла; мне даже почудилось, что я слышу, как гранаты катятся по полу и как немцы опрометью кинулись к ближайшей двери. Такие акции лучше проводить вдвоем: одному не всегда удается достичь успеха.

Я сильно сомневаюсь, что немецкие коммуникации будут скоро восстановлены. Но сейчас меня ничто не радует: мой младший брат уезжает от меня.

Клод стал теперь полноправным членом группы. И Ян решил, что наше совместное проживание слишком рискованно и противоречит правилам безопасности. Каждый из нас должен жить в одиночестве, чтобы в случае ареста не подставить соседа. Как же мне не хватает присутствия братишки; по вечерам я не могу заснуть, все думаю о нем. Ведь теперь, когда он проводит боевую операцию, я даже не знаю об этом. Я часами лежу на кровати, заложив руки за голову и пытаясь заснуть, но сон мой никогда не бывает спокойным. Одиночество и голод - плохая компания. Урчание в животе временами нарушает тишину. Чтобы отвлечься от грустных мыслей, я включаю лампочку на потолке, и вскоре мне начинает казаться, что это свет в кабине моего английского истребителя. Я сижу за штурвалом "Спитфайра" Королевских военно-воздушных сил. Я лечу через Ла-Манш, и мне достаточно слегка наклонить самолет, чтобы увидеть под крылом пенистые волны, идущие рядами в сторону Англии, туда же, куда и я. Совсем рядом рокочет самолет моего брата; я бросаю взгляд на его мотор, желая убедиться, что он не дымит, что мы благополучно вернемся на землю, и вот уже вдали маячит берег с обрывистыми белыми утесами. Я чувствую, как ветер врывается в кабину и свистит у моих ног. Совершив посадку, мы досыта наедимся в офицерской столовой всякой вкуснятиной… Но в этот момент за окном проносится колонна немецких машин, и рев их моторов возвращает меня в мою каморку, в мое одиночество.

Дождавшись, когда грохот немецких грузовиков стихнет в ночи, я заставляю себя забыть о мучительном чувстве голода и, набравшись мужества, гашу лампочку на потолке. Лежа в полутьме, мысленно твержу, что я не отрекся от своей мечты. Вполне вероятно, что я погибну, но от мечты не откажусь; в любом случае я был с самого начала готов к смерти, но ведь я пока еще жив, и кто знает?… Может, в конечном счете Жак окажется прав, и в один прекрасный день к нам вернется весна.

Рано утром ко мне приходит Борис: нас ждет очередная акция. И пока мы жмем на педали, направляясь в Лубер, к старому вокзальчику, где нам выдадут оружие, мэтр Арналь едет в Виши, чтобы подать апелляцию по делу Лангера. Его принимает директор департамента уголовных дел и помилований. Он рассеянно слушает адвоката, явно думая о другом: неделя подходит к концу, и он озабочен тем, как провести выходные, осчастливит ли его любовница пылкими объятиями после изысканного ужина, который он заказал в одном из городских ресторанов. Директор департамента торопливо пробегает глазами досье, которое мэтр Арналь умоляет его тщательно изучить. Но факты налицо, изложены черным по белому и говорят сами за себя. Приговор не жесток, заключает директор, он всего лишь справедлив. Судей упрекнуть не в чем, они выполнили свой долг в полном соответствии с законом. Итак, он составил себе мнение об этом деле, однако мэтр Арналь снова и снова уговаривает его подумать, и тот соглашается ввиду столь сложной ситуации собрать Комиссию по помилованию.

Позже, выступая перед членами комиссии, он будет произносить фамилию Марселя таким образом, чтобы дать им понять: речь идет об иностранце. И пока старый адвокат Арналь собирается ехать из Виши домой, комиссия отказывает в помиловании его клиента. И пока старый адвокат садится в поезд, который следует в Тулузу, официальное решение также следует своим, административным, путем: сначала попадает к хранителю печати, а потом в кабинет маршала Петена. Маршал подписывает протокол заседания комиссии, и отныне судьба Марселя решена: он будет гильотинирован.