Михаил Веллер - Фуга с теннисистом

Старый Хаим Бейдер когда-то был молодым Хаимом Бейдером. Что с того. Все были молодыми. И в давние довоенные времена жил он в украинском городке Каменец-Подольске. Тоже ничего удивительного. Там жило довольно много народа до войны, в том числе и евреев. Я там тоже жил. Но недолго. Я там только родился.

В отличие от меня, вообще бездельника, Хаим Бейдер там работал. Он редактировал газету «Каменец-Подольская правда». Тогда было много областных и районных правд… но черт с ними, мы не об этом.

И в газете у него работал Лева Трепер (через «е», через «е», а не «и», и ударение на втором слоге). Он приехал в Союз из Французской Северной Африки, точнее – из Алжира. Он был из семьи евреев-коминтерновцев. Они были за мировой коммунизм и по зову сердца приехали всей семьей жить в Союз. Строить мировой коммунизм в одной отдельно взятой за задницу стране. У них были горячие, чистые, глупые сердца. Их приняли в Москве и дали приказ кому на Запад, кому в другую сторону. Лео направили в Каменец-Подольск в районную партийную газету. Он писал стихи на французском, а еще знал немецкий. Куда его сунуть? Интернациональным кадром укрепили русско-еврейско-украинскую редакцию. На всякий случай. Языки пригодятся. Дело шло к войне.

Бейдер покровительствовал Лео, учил газетной работе и приглашал на домашние обеды. Потом Лео отозвали в Москву, и он исчез.

Позднее выяснилось, что Лео пропустили через разведшколу и отправили во Францию. По легенде он был фабрикантом резиновых изделий. С секретных счетов ему спустили тысячу долларов на обзаведение. И он проявил гениальные коммерческие способности. Он заключал договора и налаживал связи от Бразилии, поставлявшей каучук-сырец, до Японии и Кореи, покупавших автомобильные покрышки. Он вошел в мировой профессиональный истеблишмент. В сорок четвертом году, когда союзники освободили Францию, крупный промышленник Леопольд Трепер поставлял Третьему Рейху чуть не три четверти автомобильных колес. При этом в каждой партнерской фирме у него был свой агент, гнавший информацию.

В сорок пятом Трепер продал дело, слил все деньги на указанные счета и вернулся в Москву. Из Москвы партия отправила его на Колыму. Естественно, беззубый, он вылез с Колымы в пятьдесят седьмом году. И был поселен в Туле под чужой фамилией. Через десять лет он сумел выдраться во Францию. С жизненным опытом пришла возможность сравнений, он и свалил.

В семьдесят третьем в Париже вышли «Записки разведчика» легендарного Леопольда Трепера. Их перевели на все языки, кроме русского. Так Бейдер узнал о судьбе друга молодости. Сам он в это время жил в Москве и работал заместителем главного редактора советско-еврейского журнала на идиш «Советише Геймланд». Геймланд означало родина. Журнал символизировал расцвет еврейской культуры в СССР. Был дивным для разведки и контрразведки кустом международных связей. В Германии книга Трепера вышла на идиш, вот Бейдер и прочитал.

Но о Трепере мы упомянули между прочим, в связи с Бейдером. Везучесть Бейдера была аналогична Треперовской, но масштабом помельче. Миллионером он не был, зато и не сидел. Не был капиталистом в Париже, зато сейчас спокойно живет в Нью-Йорке. Сын его живет в Иерусалиме, внук в Мюнхене, а я вообще в Таллинне, но я к этим историям вовсе никакого отношения не имею, просто уж заодно, к слову пришлось.

Бейдер был поэт. Он писал стихи. На идиш. За писание на идиш его и взяли в свое время в журнал. Разбавить беспартийным лириком партийную еврейскую когорту идеологического журнала. Черт с ним, с журналом, полное было дерьмо, мы о стихах. Говорят, стихи были хорошие.

Так вот, в первый раз молодой Бейдер подготовил первый свой сборник стихов еще в Каменец-Подольске. Книжка должна была выйти летом сорок первого года. Но вместо выхода стихов Бейдера произошло другое известное событие, и книга канула.

Бейдер умудрился уцелеть на войне. Но что касается стихов на идише, то было, естественно, не до них. И в следующий раз он собрался с духом издать сборник только в сорок девятом году. Книга была уже набрана, но тут как раз началась кампания по борьбе с космополитизмом. Набор, естественно, рассыпали. Автор остался жив, и это можно рассматривать как большую творческую удачу.

Но происшедшее так на него подействовало, что он надолго вообще оставил поэзию. И в третий раз подготовил многострадальный сборник только в шестьдесят седьмом году. И он выходил из типографии в июне.

Как нетрудно догадаться, в июне вместо этого Израиль вмазал по Египту, и еврейские стихи в Союзе как-то резко перестали требоваться. Сигнальный тираж пошел под нож. Немолодой Бейдер задумался о судьбе еврейской поэзии и вообще об еврейской судьбе.

В результате сборник вышел с четвертой попытки, через сорок лет после первой. Но кураж был уже не тот.

В этом обескураженном состоянии старый поэт Бейдер пересекся с молодым режиссером Шерлингом. Мы характеризуем Шерлинга по профессиональной принадлежности как режиссера, чтобы не характеризовать его по моральной принадлежности как засранца. Но о моральной принадлежности нового знакомца Бейдер ничего не знал. Он, как следует из биографии, вообще был удачлив.

Шерлинг был одним из первых советских евреев, кто из национальности сделал специальность, причем официально. Он создал еврейский камерный театр. Согласитесь, сочетание слов «еврейский» и «камерный» настраивает на юмористический лад. По камерам, господа, вы не в Биробиджане. Будущее подтвердило, что еврейский создатель камерного направления в советском цирке, в смысле театре, как в воду глядел.

Шерлинг решил сделать мюзикл. С мюзиклом удобно мечтать въехать на Бродвей и там остаться. Там много евреев. Некоторые в прошлом камерные.

И он обратился к известному еврейскому поэту Бейдеру с предложением написать либретто. Мюзикл должен был называться «Белая уздечка для черной лошади». Возможно, наоборот. Не суть важно. В мюзикле проводилась та справедливая национальная мысль, что бедность подобает еврею, как черной лошади подобает белая уздечка. Мысль хорошая. Бейдеру, как бедному человеку, она была близка.

Бейдер написал либретто, и Шерлинг с сокамерниками стал разъезжать по городам и весям и средствами музыкально-танцевального искусства пропагандировать преимущества личного обогащения. От властей у него была индульгенция: «Особенности национального искусства». Некоторые считали, что он провокатор. Тех, кто по эстетической близорукости принимал идею спектакля за руководство к действию, со временем сажали. Так что генеральный замысел был верен. И еврейское искусство есть, и проворовавшихся евреев сажают, и все в одном флаконе.