Юкио Мисима - Жажда Любви

— Что мне делать? Я не знаю, как мне быть!

Как бы удивились Тиэко и Кэнсукэ, если б услышали эти слова из уст Эцуко месяц назад! Эцуко изменилась. Вместо былой сильной женщины рядом с ними стояла совсем беспомощная. Что могла она ждать от Сабуро, который ничего не подозревал, — нежную улыбку или грубую брань, когда он узнает всю правду? Единственно, что она знала наверняка, — это то, как будут разворачиваться события дальше: Сабуро выбранит Эцуко, а потом и сам последует за Миё. С завтрашнего дня Эцуко уже никогда не увидит его. Нет, конечно, если она захочет, то сможет увидеть его в последний раз из окна второго этажа, издали…

— Не глупи! Возьми себя в руки! — сказала Тиэко. — Если ты нашла мужество выгнать Миё, то, значит, тебе по силам вынести что угодно. Ты убедила нас в этом. Мы восхищаемся тобой.

Тиэко крепко обняла ее за плечи, словно младшую сестренку.

Прогнав Миё, Эцуко совершила первый шаг к капитуляции перед страданиями: она начала сдаваться. Тем не менее в глазах Кэнсукэ и его жены ее поступок выглядел как первое наступление, предпринятое Эцуко.

«Выгнать из дома женщину, беременную на четвертом месяце, погрузить скарб на ее плечи — это мужественный поступок», — размышляла Тиэко, взволнованная до глубины души. Плач и слезы Миё, беспощадность и невозмутимость Эцуко, которая без всяких объяснений, насильно сопровождала Миё на станцию, заталкивала ее в поезд, — все эти мелодраматические события, очевидцами которых были вчера Тиэко и Кэнсукэ, привели их в сильное возбуждение. Они и вообразить не могли, что в Майдэн возможно подобное. Эцуко была похожа на полицейского — она вышагивала вниз по лестнице вслед за Миё, за плечами которой висела корзина на плетеном шнурке.

Якити заперся в своей комнате. Когда Миё пришла попрощаться, он только и сказал ей из-за двери, не показываясь на глаза: «Спасибо за долгую службу!» Асако была поражена, она недоумевала, не находила себе места. Однако Кэнсукэ и Тиэко торжествовали: они понимали, в чем причина инцидента, поэтому не нуждались в объяснениях. Их тщеславие было сродни тщеславию газетных писак, которые мнят себя пророками.

— Тебе потребовалось столько сил, чтобы пройти весь этот путь, и теперь ты можешь рассчитывать на нашу помощь. Мы сделаем для тебя все, что в наших силах, — сказал Кэнсукэ.

— Ради тебя, Эцуко, я сделаю все, честно говорю. Перед отцом тоже не надо стесняться, — вторила Тиэко. Окружив Эцуко с обеих сторон, они говорили, перебивая друг друга. Эцуко поднялась. Она поправила руками волосы, направилась к туалетному столику с зеркалом.

— Я воспользуюсь вашим одеколоном?

— Пожалуйста!

Эцуко взяла зеленый флакончик, несколько капель уронила на ладонь, нервно смочила волосы на висках.

Зеркало на туалетном столике покрывала шелковая цветастая накидка в стиле «юдзэн», давно выцветшая. Эцуко даже не подумала отодвинуть ее. Она боялась взглянуть на свое лицо, а ведь раньше ее беспокоило, как она будет выглядеть перед Сабуро, встреча с которым должна была произойти с минуту на минуту. Она приподняла край шелковой накидки. Ей показалось, что губы слишком ярко накрашены. Краешком носового платка она стерла помаду.

Что происходит с нашей памятью? В то время как совершаемые нами поступки не оставляют в ней и следа, нас продолжает волновать память сердца. Та Эцуко, которая вчера и бровью не повела, услышав рыдания Миё, когда той объявили об увольнении без вразумительных объяснений; та Эцуко, которая вчера провожала эту жалкую беременную служанку, взвалив ей на плечи ее пожитки, и буквально запихивала ее в поезд, — сегодня была другой: трудно было поверить в то, что вчерашняя Эцуко и Эцуко сегодняшняя — одна и та же женщина. Она не чувствовала раскаяния и не дрогнула ни одним мускулом, чтобы обуздать ожесточение своего сердца. Вновь и вновь она ощущала себя беспомощной, крепко связанной цепью прошлых страданий, безвольным звеном в вихре страстей. Может быть, злом называется то, что ввергает человека в безразличие?

Кэнсукэ и Тиэко не упустили случая, чтобы и ей дать совет:

— Если сейчас у Сабуро возникнет ненависть к тебе, все пойдет прахом.

— Положение исправимо — если бы отец признался в том, что прогнал Миё по своей воле. Однако ему никогда не хватало великодушия, — сказала Тиэко.

— Он сказал, что не будет объясняться с Сабуро, пусть его избавят от такой ответственности, — сказала Эцуко.

— Естественно, другого он и не мог сказать. Как бы там ни было, положись на меня. Я не" принесу тебе вреда. Давайте скажем ему, что Миё получила телеграмму, что ее мать тяжело больна, и что она уехала на родину, — предложила Тиэко.

Эцуко пришла в себя. Она увидела перед собой не добрых советчиков, а лицемерную парочку, тешащуюся чужим несчастьем. Если бы она послушалась их, то ее вчерашняя решительность, которую она ни от кого не скрывала, просто потеряла бы всякий смысл. Может быть, настаивая на увольнении Миё, она таким образом признавалась в любви к Сабуро? Во всяком случае Эцуко охотно склонялась к мысли, что этот поступок был совершен ради нее самой, ради того, чтобы она могла жить дальше, был продиктован долгом, а потому неизбежен.

— Сабуро должен знать, что это я уволила Миё. Я сама скажу ему об этом. И прошу вас не вмешиваться больше. Я справлюсь сама.

Кэнсукэ и Тиэко выслушали ее хладнокровное решение.

— Рассуди здраво! Если ты так поступишь, то все пойдет насмарку, — сказала Тиэко.

— Тиэко предлагает разумный план. Доверься нам. Мы плохого не посоветуем.

Слегка скривив рот, Эцуко улыбнулась загадочной улыбкой. Она подумала, что если повернется к ним спиной, то рассердит их. Но это был единственный способ избавиться от них. И словно большая ленивая гусыня, расправляющая крылья, она засунула руки за пояс и поднялась с места.

— Я не нуждаюсь в помощи. Я справлюсь, не беспокойтесь, — сказала она и стала спускаться по лестнице.

Кэнсукэ и его жена онемели от такой неблагодарности. Они рассердились, как рассердился бы всякий, кто мчится тушить пожар, а регулировщик на дороге преграждает ему путь, правда эта семейная парочка была из тех доброхотов, которые несутся на пожар с тазиком.

— С какой завидной легкостью она пренебрегает нашей любезностью, да? — сказала Тиэко.

— Кстати, почему не приехала мамаша Сабуро? — спросил Кэнсукэ.

Возвращение Сабуро привело Эцуко в смятение. Супруги были настолько поглощены переживаниями, что забыли обсудить эту животрепещущую тему. Кэнсукэ сожалел о досадном промахе.

— Ну ладно, хватит об этом! Впредь мы не станем больше помогать ей. Нам и своих проблем хватает.

— Со стороны наблюдать куда спокойней, — поддержал ее Кэнсукэ. В то же время он, как высокая, благородная натура, склонная к созерцанию человеческих трагедий, был недоволен своей непричастностью к событиям.