Юрий Поляков - Работа над ошибками

Первые дни работы в школе я неизменно опаздывал к началу первого урока: то автобусы в моем «спальном» районе вымирали, а потом появлялись целыми табунами, то половину проверенных тетрадей я забывал на кухне – и приходилось возвращаться домой, то, выйдя на улицу, обнаруживал, что не почистил ботинки… Иногда я просто-напросто просыпался слишком поздно, а случалось – по задумчивости проезжал мимо школы. Кстати, служа в газете, я тоже постоянно опаздывал на планёрки, но в конференц-зал всегда можно было войти с преувеличенной осторожностью, изобразить на лице полное бессилие перед судьбой и, сев рядом с товарищем, поинтересоваться шёпотом: «Меня ещё не ругали?»

В школе все по-другому. Стоило мне задержаться два-три раза – и в моих классах начались повальные опоздания. Целые ученические коллективы входили после давно отгремевшего звонка и озарялись беззащитной улыбкой, которую быстренько переняли у меня. Я провёл с собой серьёзную разъяснительную работу, купил будильник с апокалипсическим звоном и каждый вечер перед сном занимался аутотренингом: мучительно представлял, как поутру буду, задыхаясь, прыгать через ступеньки, а перед самой классной дверью усмирять дыхание и принимать вид человека, задержанного в пути делами государственной важности. На следующий день я просыпался и с ужасом принимал серый рассвет в окне за пасмурный полдень. Словом, через неделю я стал приходить в школу за четверть часа до занятий, успевал поболтать с коллегами и встречал опоздавших учеников так, словно впервые сталкиваюсь с таким качеством человеческой натуры, как непунктуальность.

Вот и сегодня ровно в 8.15, минуя неприбранный пришкольный скверик, я подошёл к дверям, но меня не пустили.

– Открой, дурак! – плаксиво кричали столпившиеся у входа девочки и барабанили в дверь кулачками.

– Тридцать копеек! – торговался изнутри маленький вымогатель Шибаев. Он ещё не ведал, какие суммы платят люди, чтобы пройти, например, в институт!

– Ну-ка открой! – приказал я.

Сделалось тихо, потом донёсся шум неравной борьбы, дверь распахнулась, и было видно в проёме, как побагровевший Чугунков влачит Шибаева в сторону физкультурного зала.

Я скинул плащ в тесной учительской раздевалке, которая запирается на ключ в то время, как ребячьи вешалки напоминают отдел самообслуживания в магазине «Детская одежда», потом достал расчёску, продул её, безнадёжно оглядел свою ширпотребовскую физиономию и стал причёсываться.

Я уже собирался выходить, когда в раздевалку вдвинулась Евдокия Матвеевна, она тяжело вздымала грудь, а в разрезе платья виднелась буроватая, покрытая слоновьими морщинами кожа.

– Были у Кирибеева? – спросила она, распушая свалявшиеся волосы.

– Был…

– Вертеп?

– Я бы не сказал, но отец пьёт, мать не справляется…

– Лимита чёртова, по улице-то спокойно не пройдёшь! – оборвала меня Гиря и сообщила без всякого перехода: – Буду тянуть вашего Ивченко на «пятёрку», язык-то у него длинный!

– Нет, по-моему, очень дельный парень! – не подтвердил я.

– А как у вас Расходенков-то? – поинтересовалась Гиря.

– А вот он действительно ребёнок с большими демагогическими способностями…

– Да, очень способный мальчик, – согласилась Гиря и, многозначительно поглядев на меня, добавила: – Вы ему тоже помогите!

Неловко рокировавшись с Гирей, я покинул узкую раздевалку и только тогда сообразил, что она просто-напросто предлагала мне натянуть Расходенкову «четвёрку» в обмен на «пятёрку» для Ивченко, которого все считают моим любимцем. Ничего, впрочем, удивительного: редкий день Гиря уходит из школы без букета цветов, коробки конфет или чего-то более значительного, завёрнутого в толстый слой бумаги.

Около директорского кабинета стоял Стась и подобострастно прощался с моложавым генералом.

– Кто это? – спросил я у Котика, внимательно наблюдавшего за происходящим.

– Генерал-майор Бабакин, отец малолетнего Бабакина, – задумчиво ответил Борис Евсеевич.

Вот это новость! В журнале, в разделе «Общие сведения об учащихся», значились одни мамаши, хотя полагалось вписывать «фамилии, имена, отчества отца, матери или лиц, их заменяющих». Не знаю, может быть, тесные графы не вмещают всех необходимых сведений, а может быть, так делают, чтобы не обделять ребят, растущих в неполных семьях. Но отца-генерала вписать стоило! Возможно, есть школы, где отцы-генералы во время родительских субботников выносят мусор, отцы-министры подметают пол, а матери-кинозвезды моют окна, но для нашего учебного учреждения визит высшего офицера – событие!

– Нет, все-таки армия – самая здоровая часть общества! – умильно проговорил Стась, подходя к нам и потирая руку, ещё хранившую тепло генеральской ладони. – Очень интеллигентный родитель, скромный. Все, что могу сказать…

– А кто его вызывал? – взревновал во мне классный руководитель.

– Никто. Сам пришёл и возмущался безобразной выходкой Кирибеева. Обещал поддержку.

– Больше он ничего не обещал? – спросил я, видя, как плавится от счастья мой руководитель.

– Обещал экскурсию на танкодром! Чтоб ты знал…

– Я был уверен, что вы сговоритесь, – тихо заметил Котик. – Все-таки в одном звании…

– В каком звании? – не сообразил Стась.

– Директор гимназии, сиречь школы, по табели о рангах – действительный статский советник, штатский генерал, иначе говоря. Так что прогибаться не обязательно…

Под дребезжащий звонок я поднялся на третий этаж и у самого кабинета литературы встретил Бабкина, он нёс из учительской журнал, держа его в руке, словно поднос, и петляя, точно официант, лавирующий между столиков.

– Челышева бастует! – запросто объяснил он в ответ на мой удивлённый взгляд.

Девятый класс был в полном сборе, за исключением Кирибеева и Расходенкова. Я освободил передние столы и усадил несколько человек за письменные ответы по пройденному материалу, а когда собрался отметить отсутствующих в журнале, заявился Расходенков, явно чем-то озабоченный.

– Можно я сяду? – попросил он.

– Зачем же такой крюк делать? Давай сразу к доске! – предложил я. – Расскажи нам, как молодые герои «Вишнёвого сада» представляли себе будущее!

– Они думали, что вся земля – наш сад?.. – полувопросительно ответил Гена.

– Кто – они? – уточнил я.

– Аня… – прислушиваясь к товарищескому шёпоту, ответил испытуемый.

– И ещё кто?

– Петя Трофимов… – неуверенно добавил Расходенков, демонстрируя незаурядную остроту слуха.

– Что они считали главным в жизни? – задал я ещё один наводящий вопрос.

– Труд! – не задумываясь, сообщил Расходенков.