Виктор Пронин - Маленькие слабости

— Так вот о разнице. — Еремей облегченно перевел дух, решив, что его фокус с переливанием коньяка удался. — Я всегда был среди вас белой вороной. Да-да, не отрицай. Я казался трезвым, скучным, занудливым. А вы шумно ломились в будущее. И вот мы в будущем. И что же видим вокруг себя?

— Да! — с подъемом поддержала Людмила. — Что же мы видим?

— Мы видим маленький конфуз... — Наслаждаясь нашим вниманием, Еремей повертел рюмку. — Мы видим, что люди, которые так стремились в это почти недостижимое будущее и наконец-то ворвались в него, попросту не знают, как им быть дальше. Они не прочь вернуться назад, на теплую набережную, к тому гастроному, к прежним милым забавам и пустым трепам. Им не столько нужно было это будущее, сколько болтовня о чем. Я прав?

— На этот раз нет, Еремей. — Я долго принюхивался к рюмке, потом взял бутылку из-под «Двина» и принялся внимательно ее рассматривать, вчитываться в этикетку. Конечно же, она оказалась слегка потертой, видно, не один раз Еремей угощал гостей «роскошным» коньяком. — Конечно, ты не прав и сам прекрасно это знаешь. — Я поставил бутылку на стол, подальше от себя, и больше не смотрел на нее, будто сделал окончательный вывод.

— Отчего же сломались ребята?

— Никто не сломался, Еремей. Да, у некоторых были неприятности, но ребята выдержали. Кто сломался? Я знаю только одного.

— Кто же это?

— Да ты, Еремей, Ты. Хвастаешься тем, что у тебя никогда не было никаких стремлений? Этим не хвастают, этого стыдятся. И потом, они у тебя были. Не надо так легко отрекаться от них. Чего не бывает, вдруг снова взыграет старое, а? Я уверен, что в одном из этих красивых шкафчиков сложены твои старые тетради, блокноты, рукописи... А, Люда? — быстро спросил я.

— Да-а-а, лежат, — растерянно ответила Людмила.

— Достань их, Еремей, может, еще не поздно? Теперь-то, когда есть берлога, есть красивая и заботливая жена...

— Заткнись! И не лезь куда тебя не просят. Заткнись, — повторил Еремей тихо. — Не твоего это ума дело.

— Как будет угодно. — Я посмотрел на часы, чтобы всем стало ясно — пора заканчивать. — Ты, Еремей, первым бросил наши игры. Не потому, что они казались тебе такими уж глупыми, — боялся проиграть. Я не жалею, что тогда был таким, а не иным. И никто из ребят не отрекся от себя тогдашнего. Не удалось прыгнуть выше головы? Ну что ж, еще не все потеряно.

— Нет, старик! — прервал меня Еремей. — Все. Поздно. Конец. Отпрыгались. Но ты так и не ответил — почему никто ничего не достиг? Неужели все были столь бездарны?

— Ты опять за свое... А почему, собственно, они должны были достичь чего-то такого, что поразило бы твое воображение? Они занимаются своим делом. Для успеха недостаточно одних лишь способностей. Может быть, ребятам не хватило чего-то другого — настырности, хватки, пронырливости?

— Именно тех качеств, которыми обладаю я? — спросил Еремей, побледнев.

— Еремей! — укоризненно воскликнула Людмила. — Нельзя же так. О присутствующих не говорят.

— Их имеют в виду!

— Не надо, Еремей... Успокойся. Ребята не были бездарны, ты это знаешь. Помнишь чеканки Дедули? Их брали для продажи в художественный салон. Ведь брали!

— Ого! — расхохотался Еремей. — Нет, Коля, нет! Молодые кровя играли. А время все расставило на свои места. Иваныч пишет романы, которые никому не нужны, Игореша сидит за взятку, Дедулю в закрытой конуре по стране возят, Валик сотрясает основы кухонной морали, ты... Хотя нет, о присутствующих не говорят. Их имеют в виду. — Еремей откинулся в кресле, скорбно покачал головой. — Жаль. Ребята были неплохие. Время провести, бутылку распить, по набережной пройтись... Но хороший парень — не профессия. Жаль.

— Лукавишь, Еремей. Тебе их не жаль. Тебе нужны их неудачи, потому что они оправдывают, прости... Тебя.

— Меня?! — восторженно ужаснулся Еремей. — Оглянись!

— У тебя неплохая квартира, да. Но о чем это говорит? Это говорит о том, что у тебя неплохая квартира. И все. Больше ни о чем. Ну, может быть, еще о том, что у тебя есть знакомые в мебельном магазине.

— Да не принимайте вы все это к сердцу! — воскликнула Людмила. — Он всегда говорит одно и то же... Был у нас как-то ваш знаменитый Дедуля, и опять все о том же разговор пошел — почему сломались ребята, почему бездарными оказались... У Еремея одна тема разговора.

— И что же ответил ему Дедуля?

— А! Лучше не вспоминать! — Под ледяным взглядом Еремея Людмила сникла, но тут же, не желая признать свою зависимость, вскинула голову, посмотрела мужу в глаза. — Заработал Еремей по физиономии. Так что сегодняшний ваш спор можно считать милой беседой.

И тут я вспомнил суть того, что произошло с нами когда-то... Собственно, никакой ссоры не было, просто наступил момент, когда мы с Еремеем почувствовали, что прекрасно друг друга понимаем, знаем истинный смысл самых невинных шуток, улыбок, словечек. После этого вести какую-то игру стало невозможно, да и незачем. В своей увлеченности мы не замечали тогда собственной наивности, позволяя друг другубыть значительными если не в настоящем, то в будущем. Еремей видел свое превосходство, заключавшееся лишь в том, что был сдержаннее нас. Впрочем, быть сдержанным, когда сдерживать нечего, не так уж трудно. Была и у него маленькая слабость — он питался нашими неудачами и поражениями, пожирая и отвергнутые романы Иваныча, и осмеянные постулаты Мельника, упивался сердечными страданиями Игореши, сам оставаясь неуязвимым. И однажды я сказал ему все это при ребятах. Еремей выслушал с каменной улыбкой, молча повернулся и ушел, выбрасывая в стороны носочки туфелек, ушел в залитую солнцем и зноем зелень прибрежной улочки.

Вот и все.

Да, была еще последняя точка, вернее, клякса.

Дедуля собирал всех на вечеринку, намечался какой-то очень серьезный повод — не то его день рождения, не то сдача фильма на телевидении, что-то в этом роде. Все было прекрасно. Как говорится, весело, легко и празднично — Дедуля всегда был щедрым хозяином. На следующее утро Еремей позвонил Дедуле на студию и поинтересовался, куда делись три вареных языка, которые он принес на вечеринку, не было, дескать, на столе языков. Это был единственный случай, когда наш Дедуля, наш неунывающий командор, в самом полном смысле слова онемел. Единственное, что смог сообразить в тот момент, — это пообещать Еремею обязательно выяснить, куда делись вареные языки. Он тут же позвонил ребятам, но никто ничего о языках не знал. Не помня себя, Дедуля выскочил на улицу, поймал такси и помчался домой. Ворвавшись в еще не убранную после вечеринки квартиру, он принялся обшаривать балкон, кухонные шкафчики, холодильник и, наконец, на подоконнике нашел завернутые в промасленную газету три шершавых говяжьих языка. В суматохе кто-то сунул их туда, да так они и остались. Схватив языки, Дедуля тут же бросился к Еремею — в какую-то финансовую контору. Он прорвался сквозь кордоны вахтеров, взбежал на третий этаж и только там, увидев Еремея, перевел дух. «Вот, — сказал он, — нашел. Все три в целости и сохранности». А выйдя на улицу, из автомата сообщил всем, что языки нашлись и у Еремея никаких претензий к нам нет.