Эдуард Лимонов - История его слуги

Вот он, мой, до сегодняшнего дня, босс и хозяин — мой мастэр. Во весь рост, бородатый, огромный, с трубкой в руках стоит у камина, над камином его же портрет, но в возрасте отрочества. Чуть выше уровня колен Стивена блестит новая каминная решетка. Мы купили решетки на все наши камины прошлой зимой, и Ольга, видимо, только что начистила бронзу, решетка пылает. «Молодец, Ольга, — думаю я, — я не помню, чтобы я просил ее чистить каминные решетки, она всегда проявляла инициативу сама, замечая там или здесь непорядок».

Мультимиллионер, владелец нескольких элегантных корпораций, стоит в синем, сшитом ему итальянцем-портным костюме, с несколько самоуверенным, но вполне гуманным выражением лица на том самом месте подле камина, где я — его хаузкипер, батлер, повар и кэртэйкер, не раз возлежал с моими многочисленными девочками. Именно у этого камина — к нему легко можно было придвинуть мягкие диваны с мягкими подушками — я ебал моих девочек, провожавшая меня Китайская Елена была одной из них, и капли моей спермы можно и сейчас обнаружить на некоторых из диванов. Белые пятна на коричневом бархате, уважаемые читатели одного из самых популярных в Америке журналов. Самое интересное всегда происходит за кадром. Я улыбаюсь.

В моих наушниках зазвучала арабская музыка, я переключил себя на другой канал…

Последний год я полюбил ебаться под арабскую музыку. Произошло это случайно, я не экспериментировал, нет. Когда Дженни уехала в Калифорнию начинать новую жизнь, она забыла в старой жизни свои пластинки для белли-дансинг. Всю арабскую музыку. Пластинок было столько, что хватило бы, пожалуй, на тысяча и одну арабскую или нью-йоркскую ночь. Я всегда активно предпочитал барабанное варварство всяким Шостаковичам и Вивальди, посему под настроение я полюбил, покурив траву, сесть на диване и послушать стук, и шелест, и восточное сладострастие. Однажды, когда я так вот наслаждался, у меня в гостях оказалась женщина.

Вам не нужно, думаю, объяснять, господа, как происходит сближение. Сам момент всегда неуловим, помню, что обнаружил себя вдруг уже стоящим на коленях за прекрасным крупом молоденькой белой кобылицы, ритмично мешающим членом в ее темной щели. Арабская музыка не давала мне накаляться сверх меры, она своей упорной длительной, длящейся вечность ритмикой держала меня в состоянии постоянного наслаждения. Моя партнерша лежала грудью на диване, одном из тех, которые находятся, увы, вне фотографии, справа от фигуры моего босса мультимиллионера и еще правее камина, и медленно и сладострастно поводила мягкой белой попкой, которую я то грубо сжимал, то нежно поглаживал. Помню, что часть темной ткани ее пизды, как бы приклеившись к моему члену, вытаскивалась из нее, темно, грозно и привлекательно, как в мясной лавке — таинственный кусок на дальней полке, — от чего было очень хорошо. Я почти вынимал из нее член и смотрел, как эта ее ткань тянется за мной, не желая меня отпускать — липкая и содрогающаяся. Кончили мы вместе с пластинкой, и постепенно, как и музыка, замирая. Было это как оргазм всего тела — ног, рук, кожи всей, — а не только члена и пизды. И, кончив, свалились на пол.

Из нескольких домов нас наверняка видели. Могли видеть простым глазом из двух-трех особняков, таких же, как наш — миллионерский, или в бинокль из многоквартирных гигантов в отдалении, что, конечно, сообщило нам дополнительное возбуждение. И мне, и моей женщине.

Ни Стивену Грэю, ни журналисту, который написал статью о Стивене, эта сторона жизни дома, конечно, не была известна. Я пробегаю глазами текст статьи…

Вот тут написано, что мистер Грэй «отрабатывает свои дни недели из манхэттенского таунхауза». Чепуха. Иногда его не бывало в домике месяцами. Только за прошлую зиму он три раза уезжал на лыжные вакейшан: два раза в Колорадо и раз в Альпы, в Европу. Кроме того, весной он месяц жил со своей семьей в Тунисе. А деловые его поездки в Азию? А частые его перелеты в Англию и во Францию? А в Калифорнию? Правильно написано в статье, что на уик-энды он летает в семейное имение в Коннектикут. Это, да, правда. Я не помню ни одного уик-энда, который бы он провел в своем нью-йоркском доме. Если он и «отрабатывал свои дни недели из манхэттенского таунхауза», то обычно два-три дня только подряд, и потом опять исчезал в свои Европы, Азии, Калифорнии и горы. Практически в доме постоянно жил только один человек — Я.

Нью-Йорк, Париж и Монтере, 1980–1981 гг.