Эдуард Лимонов - Иностранец в Смутное время

Прохожие еще были, но немного прохожих. Выждав, когда спина уходящего и физиономия приближающегося сделались одинаково расплывчато неопределенны в снегу, Индиана взобрался на карниз и осторожно приподнялся. Первым видимым им живым объектом оказались ее ноги, затянутые в черные пэнти, или по-советски колготки. Без туфель и освобожденные от платья или юбки. Она лежала на тахте или кровати без спинки так, что ноги, живот и бедра были видны Индиане (порой к ним присоединялась ее рука с сигаретой, и вторая — без сигареты), а торс находился за кадром окна. По комнате ходил, покуривая, парень повыше, одетый в серые мешковатые джинсы и синюю рубашку. Туфель на нем не было. Парень впрочем был не парень, но мужик, даже, может быть, мужик, близкий Индиане по возрасту. Парень что-то зло выговаривал его подруге. Было видно, что зло, потому что губы его резко двигались. И ходил он по комнате резко, качаясь заметно, когда поворачивался. Очевидно, он был пьян…

Заслышав близкие шаги, Индиана соскочил с карниза, обогнул дом и вышел на Второй Серебряковский. Пошел, хлюпая сапогами по лужам вверх по переулку. Соображая. Сообразил вдруг, что злой парень-мужик — ЕЕ БРАТ. Он видел его фотографии. Сомнений быть не может: это он. К тому же они похожи: мать, сестра и брат. Особенно близки внешне мать и брат. Те же крупные, мрачные черты лица. Это ее брат. Если это ее брат, то я могу позвонить в дверь, Виктор или не Виктор, мне теперь все равно. Раз там находится ее брат. Вдвоем мы сумеем ее образумить…

Он вышел на бульвар с намерением войти в подъезд и позвонить в дверь. На бульваре было пустынно, и он решил заглянуть в окно еще раз. Его интересовало, где вор. Он даже не знал, сколько там комнат. Вероятнее всего, оба окна принадлежат одной и той же большой комнате, и Виктор лишь не виден ему в окно.

То, что он увидел, вскарабкавшись уже привычно на карниз, заставило его переменить намерения. Впрочем, это мирное выражение не годится для характеристики того состояния, в каком обнаружил себя Индиана, когда увидел то, что он увидел. У него вообще не осталось никаких намерений. Сестра и брат находились на полу. Брат лежал на сестре, ногами к окну, и не может быть двух мнений по поводу того, чем они занимаются.

Увидев такое, мужчина обязан что-то совершить. И совершить тотчас. Хотя бы крепко выпить. Он побежал по бульвару в сторону, в которую уже углублялся на тридцать пять минут. Там был РЕСТОРАН…

Внушительная очередь желающих стояла, переминаясь, ждала и нервничала. Ни на кого не глядя, он рванул дверь и вошел внутрь. «Вы куда?» — приблизился восточный человек с усами. — «В ресторан», — «У вас забронировано?» — «Забронировано», — Индиана пошел через вестибюль в зал, к столам, к алкоголю. — «Эй, эй, гражданин, фамилия?» Индиана, не оборачиваясь, понял, что усатый спешит за ним. Уже в зале усатый схватил его за плечо: «Фамилия!»

«Сталин моя фамилия!» — Индиана повернулся и ударил восточного человека в лицо, сложенными вместе двумя руками… Со всех сторон бежали люди, может быть, тоже готовые выместить на ком-нибудь свою злобу…

Его побили и вышвырнули в грязный снег. Ему выбили зуб, но тот зуб все равно был уже гнилой. Могли убить, но почему-то не убили. И не вызвали милицию.

В вестибюле отеля шакалы задержались на нем взглядами дольше обычного. Побитый, он очевидно не выглядел побежденным, потому на лицах их (так ему показалось) промелькнуло что-то вроде мгновенного уважения. Впрочем, они тотчас занялись своими делами.

Пошарив в карманах, он не обнаружил пропуска-визитки. Визитки однако у него не потребовали. Наверное привыкли к его бушлату. На ЕГО этаже дежурила та самая толстая и красивая свидетельница его душевного порыва, когда он дал сотню горничной.

«Ой, что с вами! На вас напали?»

«Напали, — согласился Индиана. — Но не на того», — и, с трудом улыбаясь, пошел в свою комнату.

«Может быть, вам нужен йод?» — спросила ему в спину дежурная.

Он не ответил. За исключением зуба, у него, кажется, все присутствовало… и не нуждалось…

Утром, пряча глаза под темными очками, он взял в буфете самое мягкое: красную икру и яйца. Даже икру было больно жевать.

«Я нашел мою Федру!» — Витэз подошел к его столу.

«Кого?» — не понял Индиана.

«Федру. Русскую актрису на роль Федры. Актриса великолепная. Алла Соловьева, слышали о ней? Я счастлив».

«Признаюсь, что совсем не знаком с советским театром, — Индиана мог бы признаться, что не знает и французского театра, но из уважения к режиссеру не сделал этого. — Поздравляю вас!»

«А вы нашли вашу женщину?»

«Обнаружил. Имел удовольствие лицезреть, совершающую секс с ее братом».

Знаменитый режиссер Антуан Витэз был шокирован: «Это серьезно, или вы меня… как это по-русски… «разыгрываете»? И что с вашим лицом?»

«Подрался».

«С братом?».

Индиана отрицательно покачал головой: «Садитесь, мсье».

«Спасибо, я уже проглотил мой завтрак. Войдя, вы меня не заметили… Однако вы не выглядите несчастливым».

«К сожалению, я выгляжу побитым. А мне сегодня вечером предстоит коктейль в нашем уважаемом отечественном посольстве. Вы будете?»

«Нет. Там, должно быть, будет несколько ваших коллег. Я слышал, что целая делегация во главе с Пуаро Дельпеш явилась понюхать воздух перестройки. Я побежал, берегите себя, писатель… Кстати, в нашу первую встречу я забыл вас поправить. Вы спутали Федру с Медеей. Федра это особа, совершившая инцест с Ипполитом…»

И режиссер покинул буфет.

За соседним столом старый узбек в тюбетейке и пиджаке пил девятый или десятый стакан чая. Пустые стаканы и обертки от сахара полностью заполнили стол.

Похожая вместе на цыганку и обезьянку ведущая «Франс Культюр» взялась заехать за ним в «Украину». У нее была машина и личный шофер, выделенный советскими. Вызвалась она заехать давно, еще до связи Москва—Париж, потому, очевидно, потеряла интерес к использованному материалу. За час до приема в посольстве она позвонила и попыталась отвязаться от Индианы, но он уперся и категорически заявил, что сам не найдет здания «нашего» посольства, к тому же он на них уже рассчитывал и перерассчитывать в самый последний момент… Обезьянка сдалась. Ирония ситуации состояла в том, что Индиана вовсе и не горел желанием ехать на коктейль в посольство, демонстрировать побитую физиономию, но, почувствовав, что его не хотят, тотчас же сделался настойчивым.

Четверо в автомобиле, французы плюс шофер, они пробуксировали через обильно заснеженную Москву и пристали к необъятному старому сугробу, отделяющему их от здания посольства. Полуцерковь-полутерем — сон пьяного кондитера, здание-шоколадный торт было воздвигнуто по проекту безумного русского купца, имени купца Индиана не помнил. Сняв драную шубу Владислава рядом с настоящим французским жандармом и повесив ее в гардеробной комнате, Индиана проследовал по расписным внутренностям торта вверх на первый французский этаж в очень большую гостиную. В очень большой гостиной было тепло, великолепно светло, и стояли, как полагается на хорошем парижском коктейле, группками мсье и дамы с бокалами слабозеленого шампанского в руках. Индиана снял бокал с серебряного подноса проходящего официанта и, пригубив шампанское, даже побагровел от удовольствия. Озябшее в автомобиле тело отреагировало на шампанское нервной дрожью. Пузырьки шампанского поднялись к коже Индианы и лопались один за другим, поднимая волоски. Пушкин, без него не обойтись в подобных случаях, Пушкин, подумал Индиана, и русская аристократия его времени понимали в жизни толк — шампанское в стране снегов пилось по-иному чем в Париже, возбуждало сильнее. В своем Париже, попадая на коктейли, Индиана чаще всего предпочитал виски. Стоя под люстрами, один, он опустошил свой бокал. И взял другой, и за ним — третий. «Мсье Индиана, я хочу вас познакомить…» Обезьянка забыла, что с Даниэль Салленав он… «Бонжур». «Бонжур, мсье Индиана. Чувствуете себя лучше в вашей стране? Два дня назад вы…» «Я-то себя чувствую… Вот страна чувствует себя хуже…» «А наш шофер, представляете…» — стала объяснять кому-то обезьянка из-за спины Пуаро Дельпеш. «Бонжур, тясье», — сказал Пуаро Дельпеш без всякого выражения.