Дина Рубина - Чем бы заняться?

Но и все эти уличные зарисовки, самые что ни на есть живописные, все уличные карнавальные сценки, чередой сменяющие друг друга – тоже приедаются. И все пытаешься ухватить – ну если не Бога за бороду, то хотя бы ниточку сюжета, невидимый стерженек высшего смысла, на который Верховный Сценарист нанизывает все эти бесконечные грустно-веселые, трагикомические картинки, все эти разные-разные лица, все эти судьбы – и, среди прочих, и твое лицо, и твою судьбу…

Натания – один из самых «русских» городов Израиля.

Меня пригласили в гости друзья, живущие в сельскохозяйственном поселении под Натанией. Договорились, что встретят меня на «тахане мерказит» – центральной автобусной станции. Я не рассчитала время и приехала в Натанию на целых два часа раньше. Вышла из автобуса, отыскала место условленной встречи и так простояла два часа, привалясь спиной к закрытому окошку будки «Информация». И все эти два часа передо мной протекала деятельная и своеобразная жизнь «таханы мерказит».

У входа в туалет на низком пластиковом табурете сидел слепой с аккордеоном.

Залихватской веселой тоской неслось над автобусной станцией: «У че-ерно-го моря!».

Справа от меня – к действующему окошку «Информации», где сидел русскоговорящий служащий, подходили один за другим только русскоговорящие пассажиры.

Слева – на венском стуле сидел пожилой человек в шапке-ушанке, в драных джинсах и кричал: «Телекарт! Телекарт!».

Вокруг бродил уборщик с совком на длинной ручке и с таким же веником. Лениво кружа по тротуару, он сметал в совок окурки, крышечки от пивных бутылок. Я видела, как постепенно он приближается к оброненному кем-то шекелю и подумала: если не заметит, я подберу. Он подошел и стал сосредоточенно сметать шекель в совок. Тот не поддавался, так он носком ботинка поддел монету, смел в совок и опрокинул его в мусорный бак на тачке. Я молча смотрела на его действия.

– Вы смели шекель, – сказала я ему.

– Ну так шо?

Я с любопытством на него смотрела:

– Значит, вы видели, что смели шекель?

– А шо, я пальцами должен в хразь лезть?

Мужик в шапке-ушанке, торгующий телефонными карточками, к тому же скупал краденое. Причем, краденое тут же, в мелких лавочках на станции, что называется – не отходя от кассы. Время от времени к нему подбегали какие-то юркие темные личности и, оглянувшись по сторонам, вытаскивали то шарфик из-за обшлага рукава, то коробочку с электробритвой из-под полы куртки…

«У че-ерно-го моря!» – неслась над «таханой мерказит» аккордеоновая растяжка.

Неподалеку на складном столике хабадники предоставляли услуги «молитвы на одной ноге»… Руководил всей этой индустрией крошечный хасид в униформе: черный сюртук, черная шляпа. Маленькой пухлой ручкой он хватал пробегающих мимо мужчин, другой ручкой делал зазывный жест типа «не проходи мимо своего счастья».

Подходили, в основном, мальчики-чернокипники, наматывали на руку кожаный ремешок, повторяли, раскачиваясь, слова молитвы: приближалась Суббота.

Проходящие «русские» не то что отшатывались – даже лягались. Все это время маленький хасид не расставался с сотовым телефоном, зажав его между плечом и ухом, он говорил по нему почти постоянно. Вообще, создавалось впечатление, что он руководил по телефону группой захвата заложников, потому что время от времени кричал на иврите: «Хаим, ты его держишь? Не отпускай! Держи его за яйца!»

«У че-ерно-го моря!» – Слепой напротив сидел, склонив голову к аккордеону, улыбался, шевелил пальцами и чему-то кивал.

А что касается уличного говорка, подобранных, подхваченных с панели обрывков диалогов… – да, и это моя бедная пища, хлеб насущный, вернее, отруби, из которых поди еще сваргань нечто съедобное!

…Скандал в благородном семействе: некая певица, трансвестит, в прошлом – красивый йеменский юноша, а ныне – роскошная, накачанная гормонами дива, завоевала первый приз на международном конкурсе. Некоторая оторопь израильской общественности: с одной стороны, приятно за отечество, с другой стороны – неловко за отечество: неужто, говорит мой сосед, не нашлось в Израиле певца «поопределеннее»? Левые, либералы и борцы за всевозможные права всевозможных меньшинств ликуют. В Кнессете торжественно вручают диве правительственную награду, причем, депутаты из религиозных партий либо покидают зал, либо чувствуют себя, мягко говоря, не в своей тарелке. Что уж там скрывать: согласно некоторым постулатам иудаизма, лауреата международного вокального ристалища следовало бы побить камнями.

Впрочем, весьма скоро портреты красавицы заметно убывают со страниц газет и журналов, с экранов телевизоров. Левые подозрительно скоро умолкают. Выясняется, что в идеологическом отношении международный лауреат «подкачала».

И вот подслушанный мною разговор в автобусе:

– Спорим, когда в Кнессете ей вручали награду, мужики-депутаты пялились на нее и мучительно пытались вообразить – как там у нее в штанах?

– А левые-то надеялись, что сделают ее знаменем страны и демократии. Таким перелицованным знаменем. Но не тут-то было! Она оказалась довольно консервативным мужиком – по политическим убеждениям. Все-таки, в прошлом она была восточным мужчиной. И идеология левых ему, оказывается, абсолютно чужда. Более того, он ведет традиционный еврейский образ жизни. Например, по субботам зажигает свечи.

– Зажигает свечи?!

– Нуда, он же, все-таки, еврейская женщина…

Я оглянулась – собеседники выглядели абсолютно вменяемыми людьми. Очевидно, им в голову не приходило вслушаться в смысл произносимого.

Кстати, о вменяемости. Да, в Иерусалиме много сумасшедших, скрывать это бессмысленно, да я и писала уже об этом. Собственно, в любом человеческом сообществе достаточно умалишенных (можно еще поспорить – что принять за норму), но в Иерусалиме как-то сам рельеф местности, исторический антураж, многотысячелетний религиозный накал, короче – весь комплекс возвышенно-эпического настоя бытия (я уж не говорю об эмигрантской компоненте) весьма и весьма располагает впечатлительную личность к тому, чтобы спятить.

Каждый еврей по-своему немножечко безумен.

Так что, хватает у нас этого добра.

Но, как в любой демократической стране, душевнобольных у нас не держат взаперти, не вяжут им руки, не глушат аминазином до потери человеческого облика – наоборот, они рисуют, лепят, вяжут ниточки бус и ходят строем в театры. Да-с, по отношению к чокнутым мы – очень гуманное общество. Каждую пятницу утром их, как правило, отпускают на побывку домой.

Например, на кольце автобуса номер семь, того, что идет в Тальпиот, один из жилых районов Иерусалима, находится крупная лечебница для душевнобольных. Так вот, каждую пятницу, после сытного завтрака, десятичасовым автобусом они дружно отправляются от больницы до центра города. Жители окрестных домов стараются не попадать на этот автобус. Нет, никто ничего не боится, конечно, но пребывание внутри этого автобуса дарит ощущения несколько – скажем так – необычные.