Николай Васильев - Импотент

— Эх, так и не дожить нам до звездной экспансии человечества…

— Дожить бы до межпланетной…

— Ну, выпьем по полной за это дело, а то за такими разговорами уже весь хмель слетел…

И два друга продолжили свое приятное общение по заведенному ритуалу, находя все новые темы и поглощая новые рюмки — пока, наконец, хозяйские запасы спиртного не иссякли.

— Что, больше ничего не осталось? — тяжело ворочая языком, спросил Сергей.

— Ни-че-го, — торжественно заверил Владимир, энергично мотнув косматой головой.

— Тогда мне пора, — молвил новоявленный Винни-Пух. — Спасибо за ласку.

— Сергей Андреич, куда Вы пойдете в таком состоянии, — запричитала было Ирина, но Карцев остался непреклонен:

— Доеду, не в первый раз. На улице враз протрезвею.

— Я тебя провожу, — заявил Гнедич, — хоть ты проводин не любишь. И добавил громким шепотом, склонившись к приятелеву уху: — Иначе Ириша меня заест.

— Ну, проводи, — смягчился Карцев. — Но кто проводит обратно тебя?

Долго вылеживался в постели Сергей Андреевич в воскресное утро, преодолевая последствия вчерашней выпивки. Наконец, поднялся на ноги и остатки похмелья выгонял уже получасовым душем: в начале очень горячим, затем контрастным. И когда выпил ежеутренний кофе, почувствовал себя сносно.

«Все-таки не помешает еще на природе прогуляться, — подумал он. — Не съездить ли мне в рощу при Академгородке? Давно ведь не был, а там самое знатное место во всей округе…»

Сказано-сделано. Минут через пятьдесят он вышел из автобуса на окраине раскинувшейся на пологих холмах березовой рощи и неспешным шагом углубился в нее по знакомой тропе. Было солнечно, тихо, слегка морозно, но бесснежно. Мощные березы, меж которыми вилась тропа, поочередно подавали Сергею занавеси обнаженных индевеющих веток, вся золотистая листва которых шуршала и похрустывала под ногами. На далекой вершине холма за березами смутно виднелись многоэтажные дома. Гул машин со стороны шоссе сюда почти не доносился. Было безлюдно, лишь изредка мимо проскальзывал велосипедист, да появлялись в поле зрения отдаленные прохожие.

Как всегда в этой роще к Сергею пришло блаженное умиротворение, отчего на губах и в глазах его появилась блуждающая улыбка. Какое-то время он шел бездумно, жадно вбирая уникальные зрительные образы все новых участков обширного массива. Незаметно перед его мысленным взором стали возникать пейзажи из далекого прошлого…

… вот он в стайке других пацанят поспешает к пруду по тропинке меж высоченными поволжскими дубами и его босые, в ссадинах ступни тонут в прогретой солнцем глубокой приятной пыли…

… вот они с дедом плывут в лодке меж тех же дубов во время весеннего хмурого половодья, и хорошо знакомая роща кажется чужой, угрюмой и опасной…

… вот солнечным ноябрьским днем он бежит, спотыкаясь, на коньках к только что замерзшему межуличному болотцу, где уже носятся на коньках, санках и «каретах» из гнутых железных трубок ошалелые сверстники…

… или он летит двумя годами позже на велосипеде с холма к просторным волжским лугам, гладь асфальта плотно стелется под колеса, слева светит ласковое солнце, а справа за той самой дубравой блестят высокие, наполовину стеклянные стены новых корпусов судостроительного завода, где по слухам строят атомные подлодки, что наполняет его душу гордостью. Придет время и он тоже…

…еще позже: по дороге в библиотеку он поднимается на железнодорожную насыпь и при виде бесконечного рельсового пути, высоких кучевых облаков над ним, череды плавно движущихся вагонов транзитного поезда в нем рождается пронзительное желание перемен в своей, казалось бы, предначертанной судьбе…

… и вот он впервые в Москве: сверкающей, умытой поливальными машинами, многолюдной, тогда еще веселой, даже озорной. То тут, то там он, восемнадцатилетний, видит беззастенчиво целующихся влюбленных: на скамейках, эскалаторах, на бегу… А вот и двери знаменитого геологоразведочного института, расположенного в самом центре столице, напротив Кремля, в который Сергей дерзнул поступать вопреки предостережениям друзей, учителей и родни — и поступил!

Затем лавина впечатлений, выбирай навскидку…

… в заполненном под завязку амфитеатре 20-ой аудитории царит неправдоподобно чуткая тишина: то доцент Штейнбук рассказывает первокурсникам о роли Троцкого в революции…

… в левом крыле института, на антресолях Палеонтологического музея, за длинным столом будущие съемщики копошатся иглами во внутренностях наформалиненных осьминожек, а вдохновенная старушка Золкина сыплет латинскими названиями их органов…

…глухая осенняя ночь, сполохи костра в круге еще полузнакомых лиц и неслыханные, откровенные песни бардов в исполнении более продвинутых одногруппников-москвичей…

… свежая как утренняя заря по солнечной общежитской лестнице скользит светлокожая гибкая мулатка в миниплатьице. — Как ее зовут? — спрашивает у кого-то завороженный Сергей. — Аврора, кубинка…

… майский теплый вечер, окна в комнатах нараспашку, головы невольно поворачиваются в сторону соседнего общежития, где живут студентки-химики и где они нередко переодеваются, не особенно скрываясь от нескромных взглядов; вдруг в тишине раздается громкий девичий голос: — Мальчики-онанисты!

И тут же ответный рев парней, действительно почти не заводивших знакомств в соседней общаге…

… а вот горный Крым в пору учебной практики: жаркое марево, плоские вершины столовых гор, покрытые ослепительно белой карбонатной щебенкой, обрывистые склоны, опоясанные тенистыми кустарниками с желанными, но редкими родниками, а в межгорных долинах — заброшенные татарские сады со все еще обильно плодоносящими абрикосовыми, сливовыми, грушевыми и яблочными деревьями. И тут же глубокие «ставки» с восхитительно прохладной водой. А вечерами — танцы, страстные объятья, опьянение свободой до срывов во вседозволенность…

… но уже в следующее лето — суровый, безлюдный Верхоянский хребет и три человечка (палеонтологический отряд ВАГТа) в одной из утесистых долин. На вздувшейся после дождя реке студент-практикант Карцев тянет за руку против течения пятидесятилетнюю геологиню и взбешенный ее безволием («Больше не могу идти…»), титаническим усилием вытаскивает ее на косу, спасая обоих от явной гибели…

Осенью того же года, в студгородке он, окрепший и уверенный в себе, в погоне за очередной синицей ловит журавушку: вызывающе яркую студентку, уже встречавшуюся ему то здесь, то там, но совершенно его не замечавшую. Он пришел в эту случайную компанию с друзьями, вином, двумя гитарами, был привычно весел, но сейчас превзошел сам себя, рассыпая шутки, комплименты, улыбки и песни, временами глядя прямо в глаза дерзкой Марине. Приведшая его сюда «синичка» пыталась вернуть внимание намеченного «кадра», но он все чаще заговаривал с ее подругой. Тем временем в вестибюле начались танцы и многие потянулись из комнаты вниз. Собрались было и Марина с Сергеем. Вдруг прилично поддавшая несостоявшаяся «пассия» расплакалась, и Марина осталась ее утешать. Спустившись в вестибюль, Сергей в танцах участия не принял, неотрывно глядя на лестницу. И не напрасно: в спешке беспрестанно оступаясь, Марина ссыпалась с нее прямо в желанные объятья! Как упоительно они в тот вечер танцевали, как страстно потом целовались в нише лестничного окна соседнего жилого дома… Так стала раскручиваться спираль их непростых отношений.