Эдуард Лимонов - Палач

«Нужно менять профессию, — пришел спокойный ответ. В этот момент Оскар ополаскивал волосы. — Пока не поздно. В ближайшие год-два. Мне необходимо новое секретное оружие против мира… Но какое? Может быть, стать учителем жизни?» Оскар подумал о себе — «учителе жизни» иронически, но затем, представив себя в роли гуру с Востока, ободрился. Почему нет? Люди в большинстве своем существа неуверенные и глупые и безвольные. Их всегда легко обмануть. Обманывает же он их уже два года, и с каким успехом!.. Сумеет обмануть и вне постели… И опять уверенный в себе Оскар, вернувшийся с короткой экскурсии в страну сомнений, вышел из-под душа.

В лофте уже вкусно пахло. В дополнение к двум женщинам из семейства Санчес в его высокой, о двух этажах кухне (верх кухни стеклянным куполом возвышался над крышей), когда Оскар заглянул туда, появилось еще милое пухлое существо совсем неясного возраста, отрекомендовавшееся Анжеликой. Существо выполняло неквалифицированную работу очистки непонятных Оскару овощей с поистине ангельским видом и, как показалось Оскару, было подозрительно сосредоточено на овощах. Мария и ее дочь поглядели на Оскара с осторожной насмешливостью. ««Польский любовник госпожи», — так Они, наверное, меня называют, — решил Оскар, — Или, может быть, «этот поляк»? Или «ебаный поляк»? «Хитрый поляк с его польскими штучками, которыми он окрутил госпожу»? «Польский хуй»?»

«Ебаный поляк» долго и тщательно растирался духами «Экипаж», стоя перед зеркалом голым и разглядывая себя в профиль и фас» поднявшего руки и поднявшего ногу, сжавшего мышцы ягодиц и отпустившего их. Телом своим новорожденный остался доволен. У него было тело ПАЛАЧА — каменно-мышечное, безжалостное, бескомпромиссное тело. Не слишком большие, не ватные мышцы бади-билдера, но плотно сидела на Оскаре железная броня твердых и компактных мышц.

На броню мышц Оскар натянул тонкую белую рубашку, черный костюм, затянул на шее черный узкий галстук. Облачаться в токсидо было еще рано, Оскару предстоял ланч со Стивом Бароном в «Реджин». Деньрожденческий ланч.

Когда свежий, красивый, чувствующий каждый сантиметр своего тела Оскар вышел в салон, весь он был наполнен солнцем и светом. Пройдясь по лакированному желтому паркету, — ярко начищенные ботинки его при этом сотни раз поймали солнце и сверкнули солнцем под всеми возможными углами, — Оскар подошел к большему из окон и открыл его.

За окном был Нью-Йорк. Мягкий желтый свет новой весны заливал его здания. Здесь, на границе Сохо и Ист-Вилледжа, Нью-Йорк не выглядел столь могущественно, как в мидлтауне или в деловом районе вблизи Баттери-парк. Но Оскар проникал взором далеко за коробки апартамент-билдингов, принадлежащих Нью-йоркскому университету. Ему было открыто и невидимое сейчас, но энергично существующее — Весь Великий Город. Взор Оскара без препятствий победоносно устремился к Эмпайр Стейтс Билдингу, к небоскребам Пятой авеню, ко всем бесчисленным коробкам Великого Города, пронизал их, вошел в офисы, в отели, квартиры и рестораны и везде нащупал маленькие теплые комочки женщин. Покорные комочки.

«Каждая женщина этого города принадлежит мне, — гордо сказал себе Оскар. — Потому что я знаю, как протянуть к ней руку, как ее взять. По-особому горячи мои пальцы». Бесчисленные маленькие комочки женщин были разысканы в этот момент Оскаром-ПАЛАЧОМ, вынуты даже из супружеских постелей, ласково поглажены или, напротив, награждены моментальной и легкой болью и опять брошены… «Мой город! Мой. Стал моим. Я покорил его и освоил так, как никогда не мог и мечтать покорить Варшаву. Да никогда и не хотел…» — признался себе Оскар.

Ветер Нью-Йорка, крепкий и свежий, влетев в окно, дружески лизнул Оскаровы губы, широкой волной прогладил его лицо и пошел по лофту, по-хозяйски трогая стены и цветы.

Оскар явился с ланча в половине шестого. В шесть явился Жозеф, и почти тотчас прибыла команда барменов и официанток. У каждого из них была, очевидно, своя определенная обязанность, однако на мгновение Оскар ужаснулся, как много чужих людей в его лофте. «Ты не привык, Оскар, — одернул он себя. — Не привык ты, ебаный поляк, чтобы тебя обслуживали. К хорошей жизни не привык. А как же себя должна чувствовать Габриэл, даже в Блуминг-дэйлс отправляющаяся в сопровождении вооруженных телохранителя и шофера?.. Привыкну…» — утешил себя Оскар и удалился в спальню, чтобы переодеться в токсидо. Гости были приглашены к восьми, но к семи должна была приехать Габриэл, чтобы распить бутылку шампанского и провести с Оскаром тихий час наедине до прихода гостей.

Оделся он слишком рано. Когда он вышел из спальни, красиво затянутый в черное, с бабочкой под горлом, в лаковых туфлях, с вкрадчивым лицом графа Дракулы перед балом — как он решил, в последний раз взглянув на себя в огромное зеркало в спальне, — было еще только шесть тридцать.

В салоне под наблюдением Жозефа завершалась перестановка мебели. В момент, когда туда вошел Оскар, салон представлял из себя уже большое, пустынное поле, вымощенное желтым паркетом, в противоположных концах которого были очень искусно установлены два бара — каждый с полным набором всевозможных напитков, начиная от воды «Перье» (или «Саратога-Спрингс» для патриотов) до водки и греческой ретзины. Бары были декорированы цветами. Два строгих и солидных бармена с такими же, как у Оскара, бабочками под горлом по-хозяйски оглядывали свои владения.

— Как все движется, Жозеф? — спросил Оскар у проходящего мимо Жозефа, высокомерно что-то внушающего официантке, которая скорее была похожа на стриптиз-герл перед началом представления, до того она была хорошенькая.

— Все в полном порядке, — строго ответил Жозеф. Затем, сжалившись над любовником своей госпожи, прибавил: — Не волнуйтесь, сэр, я занимаюсь этим бизнесом всю жизнь. Парта получится великолепным.

Оскар не волновался. Он полностью полагался на профессионализм Жозефа. Если же случатся по ходу парти мелкие неполадки, если, скажем, у кого-нибудь из гостей не окажется в руке бокала с шампанским в нужный момент, Оскар не умрет от стыда. Нет, просто Оскар не знал, куда ему себя девать в налаженной трудовой атмосфере, царящей вокруг него в салоне.

Посему, устыдившись своей бездеятельности, Оскар проследовал по направлению к кухне, решив поглядеть, что происходит там. В единственном в его лофте коридоре, разделяющем кухню и кабинет, Оскар, круто повернув из салона в коридор, почти столкнулся с Анжеликой, несущей картонный ящик, полный бокалов для шампанского.

— Ох, сорри, — увернулся Оскар, схватив ящик.

Анжелика посмотрела на него молча и облизала губы. И не ушла. Некоторое время они стояли, держась за ящик с бокалами с разных сторон. Анжелика еще раз облизала губы.