Эдуард Лимонов - Палач

Долгоносик снисходительно читает Оскару мораль, похлопывая в такт дубинкой по руке.

— Ладно, что ты кипятишься… Хочешь, я помогу тебе найти много лучше оплачиваемую работу?

— Может быть, ты уступишь мне свое место? — ехидно спрашивает Гутор. — Ты же зарабатываешь деньги хуем, Оскар… Разве я не прав?

— Кто мешает тебе зарабатывать деньги хуем? — Внезапно Оскар чувствует свое превосходство над тщедушным Маленьким Муком. — Эта профессия одинаково открыта для всех.

— Секс меня не интересует. Секс — свинство… — Яцек гадливо морщится.

— Хорошо, ходи и проповедуй «поцелуй таракана». Вполне можешь основать новую религию. Кто тебе мешает? В Америке ловкие люди уже основали немало «тараканьих» религий. А ты стоишь здесь и брюзжишь…

— Ты стал таким же, как они, Оскар, — убедительно заявляет гард Гутор.

— Плохо ли это?

— Ты принял причастие буйвола, Оскар…

— Это тебе наверняка сообщил твой знакомый «голос»?

— «Голос» не занимается такими, как ты, Оскар. Нищие духом его не интересуют.

— Фу, — обессиленно останавливается Оскар, — тебя не переспоришь. Бог с тобой, пусть я нищий духом… И мои друзья, и мои женщины — нищие духом…

Яцек тихо смеется. Только сейчас в этом снисходительно-удовлетворенном горловом смехе Оскару удается уловить оттенок безумия. В остальном Яцек как будто нормален.

— Женщины лучше мужчин, Оскар… Некоторые из них не безнадежны. Женщин еще возможно спасти…

— Если секс — свинство, то женщина должна быть для тебя сосудом греха, источником свинства, причиной его возникновения. Она не может быть лучше…

— Женщина честнее, Оскар.

Оскар уже досадует на себя за то, что позволил себе эмоциональную реакцию на слова человека, которого «голос» позвал в Итаку, а он пришел в Карлайл, штат Пенсильвания…

— Кстати, Яцек, Габриэл передает тебе привет, она хотела бы увидеть тебя еще раз. Позвони и приходи, а?

Оскар не уверен, что долгоносик опять когда-либо появится в его жизни. И достаточно сообразительным для того, чтобы Габриэл имела основания беспокоиться, долгоносик не кажется. Оскар если бы боялся кого-то, то уж боялся бы Чарли. Вот Чарли вполне может отправиться в газеты и дать материал об оргии, в которой участвовали миллиардерша миссис Крониадис, известная писательница Сюзен Вудъярд, известный автор бестселлеров Стив Барон, супермодель Кати Стюарт… Однако и Чарли трудно будет убедить редактора напечатать материал, компрометирующий стольких известных в Нью-Йорке людей в один раз…

— Может быть, зайду, — после долгого обдумывания соглашается Яцек. — Только мне от вас ничего не нужно. Моя работа меня устраивает. Я три дня занят, три дня отдыхаю. Деньги мне тоже не нужны. Я не люблю деньги…

— Как хочешь, — не возражает Оскар. — Пока!

Идя вниз по Пятой авеню, Оскар, улыбаясь, вспоминает изречение своего блестящего тезки Оскара Уайльда: «Только один класс думает о деньгах больше, чем богатые. И это — бедные».

Оскар сидит у Наташки в спальне, и они нюхают героин. Торит свеча. Наташка почему-то считает, что нюхать героин менее опасно, чем колоть героин. Наташка боится привыкнуть к героину, героин Наташке нравится. Очень нравится, куда более, чем кокаин…

— Именно поэтому общество и дискредитировало героин, — поучает Наташку Оскар, — что героин самый антисоциальный наркотик из всех, какие существуют. Человек, принявший героин, становится самодостаточным. Лежа на спине и глядя в потолок, он в воображении своем имеет весь мир, и в этом мире уютно. А общество хочет, чтобы он отправился на фабрику и изготовлял нужные всем металлические детали машин.

— Да, — вздыхает Наташка, откидываясь на подушку, — очень уютно. Тепло, приятно и ничего не хочется. Я себя необыкновенно сентиментально сейчас чувствую, Оскар, я тебя очень люблю.

Оскар забирает из слабых и замедленных рук Наташки зеркало и пластиковую трубочку и нюхает опять порошок цвета чуть обожженной солнцем кожи.

— Будь осторожен, О, ты уже вынюхал несколько линий. Куда больше, чем я…

— Мне хочется… Мне просто нужно больше, чем тебе, я здоровее…

— Вот-вот, всем умершим от ОД тоже казалось, что им нужно чуть больше того, что они уже приняли…

— Смерть от героина, говорят, самая легкая. Сердце тихо останавливается. Умираешь мгновенно и безболезненно.

Теперь Оскару тоже хочется лечь. Потому он, как ему кажется, очень медленно перебирается с кресла, на котором сидел, на кровать и, вытащив из-за Наташки одну подушку, опускается на спину рядом с Наташкой.

— Ой, хорошо-то как…

— Хорошо… — вздыхает Наташка.

Они оба молчат, вслушиваясь и всматриваясь в особый, чистый, приветливый и гармоничный мир, в который их погрузил героин. Даже секс как будто не нужен. Оскар искоса посматривает на Наташку.

У русской девушки сейчас очень светлый лик. Умиротворенный, спокойный и чистый лик. Невозможно даже предположить, что это та же самая женщина, которая стонала и рычала, лежа на члене Алена, и извивалась, как червяк, под чудовищным дилдом, которым месил в ее попке Чарли… Спящая тихая красавица, девушка сказки лежит рядом с Оскаром и только время от времени открывает слипшиеся медовые глазки, жмурясь на свечу. Свеча на ночном столике черная, Наташка — декадентка…

— Наташ, — обращается к ней Оскар, слыша красивую пустоту вокруг себя, пустоту, внезапно наполненную русским именем. И опять смотрит на Наташку.

— Что?

— Я люблю тебя…

На глаза Оскара вдруг внезапно надвигается пелена слез. Он представляет себе маленькую, совсем маленькую Наташку, бесприютно бредущую по снегу по улицам их столицы — Москвы, беззащитную перед снегом, холодом и опасностями, подстерегающими маленьких девочек. Как хорошо, как чудесно, думает Оскар умиленно, что Наташка спаслась, выросла и теперь лежит рядом с ним на другой подушке, такая миленькая, и медовая прядка спала ей на глаза. Как чудесно! Оскар шмыгает носом и, привстав на локте, смотрит на Наташку с болезненным умилением.

— Ты что, Оскар? — От взгляда Оскара Наташка медленно открывает глаза. — Ой, ты плачешь… Ты чего плачешь, О? Не плачь…

Сил у Наташки мало, потому она долго тянет руку к волосам Оскара, и, наконец достигнув их, теплая рука ложится на волосы, и Наташка так же медленно поглаживает волосы Оскара.

— Не плачь…

— Я люблю тебя… — всхлипывает Оскар… — Я очень тебя люблю… Ты моя девочка. Как хорошо, что ты есть… — И Оскар, вдруг глубоко и уже не сдерживаясь, плачет, не пряча лица. — О-о-ой! — стонет он.

— Эй, — Наташка как бы очнулась от сна, — чего же ты плачешь, если ты меня любишь? Разве плакать нужно, глупый? Нужно улыбаться…

— Я… Я не знаю как-к…

— Раскрываешь чуть-чуть рот и растягиваешь углы рта в стороны — получается улыбка.