Айрис Мердок - Честный проигрыш [= Довольно почетное; Вполне достойное поражение]

— Что вы сказали?

— Что необходимо сделать генеральную уборку. Все это вредно для здоровья.

— Не хватает времени.

— Найдите его. Все эти ваши нелепые хлопоты ни к чему. И занимаетесь вы ими, чтобы не думать о другом.

— Возможно.

— Нужно найти разумного человека, который поможет вам разобраться в этих завалах. Должен же быть в окрестностях добрый самаритянин.

— Добрый самаритянин здешних мест — я.

— К-хм. Как ваш отец?

— Хорошо. То есть по-прежнему.

— Вы сказали ему?

— Нет, — все еще ковыряя в ушах, повинился Таллис. Вздохнул: — Думаю, вы абсолютно правы, говоря, что это необходимо. Ему нужно знать правду. Он, может быть, даже предпримет что-то. Но это так дьявольски трудно. Как найти подходящий момент, когда все они одинаковы? Кажется непростительным своеволием использовать вдруг какой-то из них, чтобы взять и разом перевернуть для него весь мир. К тому же сейчас ему лучше. Боли уменьшились, он приободрился. Встал с постели. В данный момент его даже нет дома: кормит голубей.

— Его уже начали облучать?

— Нет. Я боялся, что, как только это начнется, он догадается. Но они собираются сказать ему, что это прогревание, которое будет полезно его артриту. Он вечно ругается на врачей, но верит всему, что они говорят.

— Сочувствую, — сказал Джулиус. — Сочувствую этой трудности с выбором правильного момента. Все это очень грустно.

Они помолчали. Потом Саймон нащупал вдруг под конвертами пакетик мятных лепешек.

— Хотите конфетку?

— Спасибо, нет.

Саймон засунул мятную лепешку за щеку.

— Виделись за последнее время с Морган? — спросил Джулиус.

— Нет, — проглотив конфету, ответил Таллис. — Я написал ей. Но не получил ответа.

— А зачем было писать? Надо просто пойти к ней.

— Да, я понимаю. И схожу. Но сейчас я такой измочаленный, выбитый из седла. Если пойду, то сделаю еще хуже. Ведь все предначертано. Она придумала, каким мне нужно быть, я этому не соответствую, и ее это злит. Видеть ее озлобленной для меня нестерпимо. А я сейчас слишком несчастен даже без перспективы очередного кошмарного разговора с Морган. Писать ей, наверно, попросту трусость. Но пока пишешь, надеешься.

— Ваше упорство меня изумляет, — задумчиво сказал Джулиус. — Пойти к ней и решительно объясниться — понятно, плюнуть на нее и найти себе другую — тоже. Но это тоскливое ожидание и надежды непостижимы.

— Это одна из форм трусости.

— Не знаю. Может быть, высшая форма нравственности. Таковая ведь, кажется, существует. Последние новости с Прайори-гроув слышали?

— Нет.

— Саймон столкнул меня в бассейн.

— В самом деле? — оторопел Таллис. — Но почему?

— Это довольно долгая история. У вас есть время? С конвертами не помочь?

— Нет-нет, это терпит.

— На мне был смокинг. Теперь он годен только на помойку.

— Тысячу лет не видел Саймона. Как у него дела?

— Неплохо. У остальных, к сожалению, хуже.

— Но почему он столкнул вас?

— Я над ним издевался. Кстати, его решимость поразила. Кто бы мог знать? Впрочем, роль Саймона в этой истории невелика. Рассказать вам все?

— Если хочется.

— Вам известно, что Хильда ушла от Руперта?

— Не может быть! — Таллис вскочил, и конверты полетели во все стороны. — Но почему?..

— Вот тут мы и подходим к сути всей истории. Она небезынтересна. Хильда покинула Прайори-гроув и отправилась в свой коттедж в Пемборшире. Но Руперту этого не сообщила. Сказала, что едет в Париж. Не хотела, чтобы он кинулся за ней вдогонку.

— Но ведь она не бросила его, это же невозможно…

— Время покажет. Пока…

— Но почему?

— Потому что она считает, что у Руперта роман с Морган.

Таллис молча уставился на непроницаемое и спокойное лицо Джулиуса. Все выглядело так, словно учитель разъяснял урок ученику.

— В прошлый раз вы что-то сказали о Морган и Руперте, — выговорил наконец Таллис. — Но я не поверил. Мне казалось… естественно, что Руперт хочет помочь Морган… в этом нет ничего особенного… Я думал…

— И в каком-то смысле думали абсолютно правильно.

— Немыслимо, чтобы у них и в самом деле был роман.

— И тут вы абсолютно правы. Насколько я понимаю, романа между ними нет.

— Но тогда почему же?..

— Однако они, безусловно, увлечены друг другом, и, с точки зрения Хильды…

— Но что все же случилось? Почему Хильда?..

— Спокойнее. Не все сразу. Должен признаться, дело действительно очень запутанное. Ваш взгляд на Руперта и Морган совершенно справедлив. И, действуй они по своему усмотрению, увлечение не возникло бы, была бы просто легкая рябь чувств, которую вы очень правильно подметили. Но, к сожалению, они действовали не по собственному усмотрению. В игру вступил некто.

— Кто же?

— Я.

— Но зачем?

— Не надо забегать вперед. Вы ведь хотите услышать все по порядку? Иначе будет непонятно. Как я уже сказал, все очень запутанно, трудно даже решить, где начало.

— Говорите же, говорите.

— Видите ли, главную роль здесь играли письма.

— Письма?

— Да. Людям следовало бы бережнее относиться к своим письмам. Они способны стать очень опасным оружием. Но их пишут, и часто пишут во взвинченном состоянии, а потом получают и не уничтожают.

— Какие письма? Чьи письма?

— Не подгоняйте меня. Все это началось… я действительно не понимаю, когда началось… наверно, еще в Южной Каролине… да разве когда-нибудь можно с точностью определить начало? В строгом же смысле слова все началось, когда я прошелся по дому на Прайори-гроув. Знаете их манеру вечно оставлять дверь открытой? Так вот, однажды, когда я вошел, у меня создалось впечатление, что в доме никого, и я сразу же начал его обследовать. Надо признаться, я всегда любил сунуться в чужие вещи. Вы не поверите, сколько всего находишь! Учитывая испорченность человеческой натуры, остается лишь удивляться сопутствующей ей доверчивости. Так вот, я прошел в кабинетик Хильды, который она называет своим будуаром. Несколько писем сразу бросились в глаза, и я прочел их. Письма, которые попадаются под руку, я читаю всегда. Но тут не было ничего интересного. Благотворительность и прочее тому подобное. А я, видите ли, порой задумывался, нет ли у Хильды своей тайной жизни. Вы, может быть, удивитесь, но она есть почти у всех. Так что я приступил в обследованию письменного стола. В таких, как у нее, столах работы восемнадцатого века почти всегда есть секретный ящик, который, впрочем, едва ли можно назвать секретным, так как найти его труда не составляет. Подергав за одну ручку, за другую, я обнаружил Хильдин тайник, и, разумеется, он был полон любовных писем. Только все они были от Руперта. Хильдина потаенная жизнь, как выяснилось, ограничивалась мужем. Не возражаете, если я выпью воды? Нет-нет, не вставайте, я сам вымою эту чашку.