Марина Степнова - Хирург [litres]

Через три месяца Лиля положила перед ним три листа бумаги: справку о беременности и две жалобы – в партийную организацию и местком. А еще через полгода восемнадцатилетняя мадам Медоева, раздираясь и синея от дикого крика, умерла в 1-м Москвовском роддоме, исторгнув из израненного, черно-красного, похожего на густую рваную тряпку влагалища маленького Арсена Медоева, сына осетинского профессора и жмеринской хохлушки.

Кстати, у самого Арсена никакой дочки не было и в помине. Как, впрочем, и сына. Медоев даже женат не был ни разу в жизни. По его мнению, это было бы просто непрофессионально.

Свое МГИМО Медоев, разумеется, получил: папа мощно тряхнул орденами и связями, хотя честно не понимал, зачем сыну сомнительная дорожка третьего помощника четвертого атташе в каком-нибудь каннибальском государствишке, разом получившем от большого советского брата и колесо, и письменность, и недоразвитый социализм. Физика – такая перспективная наука, сынок, – попытался проагитировать он, но сынок только взмахнул негодующе маленькой жирной лапкой. Он хотел власти. И ничего, кроме власти. Причем власти не над безмозглыми расщепленными атомами, а над живыми теплокровными людьми.

Бог отпустил Арсену Медоеву полной мерой всего – цепкого и мускулистого, как бультерьер, ума, бультерьерного же яростного напора, но харизмы добавил – будто сыпал сахар в чай худеющей барышне. Пожадничал, словом. Сильно пожадничал. Мужчины, большие, настоящие, не воспринимали Медоева всерьез – так, крутится под ногами уродец, угодливый, коротколапый, жирненький. Злобный, но не страшный. Смешной. Даже сокурсники, такие же точно сынки с редкими вкраплениями осатанелых провинциальных самородков, и те брезговали Арсеном Медоевым. Не смеялись его шуткам, не советовались насчет того, как лучше избавиться от не вовремя намотанного на болт девичьего счастья. Даже пить не приглашали! Хотя Арсен мог выставить из папиных ядерных погребов и невиданный джин, и заморский Smirnoff – кристальной, ангельской очистки, и даже кьянти в прохладных плетеных бутылках. Все мог. И даже больше. Ради власти. Но мужчины чувствовали тайное жалкое уродство, позорный, жалко замаскированный недостаточек – словно не харизмы не было у Медоева, а яиц. И презирали. Пока Арсен не додумался ко второму курсу, не осенился гениальной идеей, которая отомстила, и озолотила, и вознесла.

Девочки – вот что это была за идея. Девочки, чудесные, славные, прелестные девочки с длинными горячими ногами в дешевых ленинградских колготках – не из МГИМО, разумеется, девочки, а из педа, из стали и сплавов, а еще бойкие инъязовки, томные филологини, восхитительные физкультурницы, красавицы, спортсменки, комсомолки. Но – не москвички. Ах, вот они-то хотели от Арсена всего: и водки, и кьянти, и чудесных трусиков «неделька» из волшебной «Березки», и французских фантастических духов с кошачьим именем, на самом деле разлитых в братской социалистической Польше. И у каждой под дешевым хэбэшным лифчиком билось нежное преданное сердце русской женщины, укрытое круглой упругой мышцей, которую мечтали кусать, целовать, стискивать жадными пальцами… Правильно – все мужчины.

Притон разоблачили перед самыми госами. Скандал грянул во все гобои и валторны – бордель, организованный почти готовым дипломатическим работником Арсеном Медоевым из иногородних студенточек, потряс масштабом и грандиозностью замыслов даже утомленных гэбэшных оперативников. Весь пардемонокль заключался, во-первых, в том, что в бизнесе не обнаружилось никаких оборотных средств – девочки предоставлялись сугубо на бартерной основе: оргазм – услуга – оргазм. Во-вторых, медовыми прелестями медовых медоевских красоток лакомились на таких непоколебимых вершинах и высотах, что и речи не могло идти о том, чтобы упечь гаденыша по всей строгости с предварительной образцово-показательной поркой. Оркестр сбился с такта, дирижер нервно взмахнул взъерошенными фалдами, и поджавшим хвост, ворчащим органам пришлось ограничиться громким вышибом из МГИМО основного фигуранта дела. Разумеется, с волчьим дипломатическим билетом, но зато с правом спокойно закончить высшее образование в любом нестоличном вузе – это уже вступила сольная партия Медоева-старшего, который заплатил за свободу сына перекошенным на левую сторону инсультом и собственной смертью.

Схоронив отца, невозмутимый Арсен уехал в Осетию, к невидимой траурной родне, и лениво отлеживался там несколько лет, чуя перемены и обзаводясь новыми тихими связями. А потом все предсказуемо затрещало, забалансировало и, наконец, шумно рухнуло, и пока страна голосила на обломках, жалостно завывая и утирая сопли драным подолом, Арсен немедленно вернулся с исторической родины на родину малую – свежий, подвижный, пополнивший свой вокабуляр роскошным словом ахсарфамбал. Истомившаяся без хозяев московская квартира обрадованно дыхнула ему в лицо тухловатым, кариозным запашком привычного, как вывих, пыльного одиночества. Потом-потом, отмахнулся Медоев от старых отцовских тапочек, доверчиво подползших к его ногам, и упруго засеменил к телефону, шурша в памяти невидимой для обысков и конкурентов записной книжкой. Чувство, которое он испытал, воткнув толстенький палец в тесное, покорное отверстие полупрозрачного телефонного диска, было куда острее всего, что могли предложить ему все человеческие самки мира.

Ему, но не всем.

Телефон послушно содрогнулся, и Арсен Медоев услышал роскошные номенклатурные перекаты человека, занимавшего в его списке добрых сексуальных услуг почетное первое место, и не только, кстати, в списке, он вообще был Первым, этот человек, и все остальные, слопавшие сладкий медоевский крючок, были Первые, ну в крайнем случае Вторые, и ни с одним Арсен не поссорился, ни одного не продал, и теперь все, все они непременно за это заплатят.

– Рад, что вы меня помните, Ник-Ваныч, право слово, очень рад. – Медоев вслушивался в далекий рокот, лучезарно улыбаясь вспотевшей от усердия гладкой трубке. Еще бы он не помнил. Чего стоила одна только фирменная огненная восьмерка, которую старательно выписывали кошачьи язычки медоевских красоток вокруг главного органа едва ли не агонизирующего клиента. Медоев самолично натаскивал девочек в тактильных удовольствиях и никогда не обижал. Да, за попытку нажрать себе вместо аккуратной попки жирную духовку мог и поколотить. Но не больше. Конечно, Ник-Ваныч, завтра в десять – это совершенно удобно. Всего хорошего. Следующий. Алло?

Через месяц на первом этаже славного особнячка засияла праздничная вывеска – модельное агентство WOW. Первое и единственное. Гениальный бордель был легализован. В белом плаще с кровавым подбоем из великолепной искусственной харизмы (от настоящей не отличить даже на ощупь) шаркающей кавалерийской походкой перекормленного французского бульдога Медоев вышел из тени – навстречу своей вожделенной власти. Теперь уже точно – навсегда.