Андре Моруа - Литературные портреты: Искусство предвидеть будущее

Здесь тоже успех последовал мгновенно. Ромен Роллан явно перерос рамки журнала «Кайе» с его двумя тысячами читателей. Габриэль Моно [141]писал Шарлю Пеги: «„Жан-Кристоф“ – шедевр. Но удастся ли Вам сделать его доступным для более широкой аудитории? И существует ли широкая аудитория, способная этот роман оценить так, как он того заслуживает?»

Жизнь очень скоро докажет, что такая аудитория существует. Парижский издатель Поль Оллендорф предложил выпустить «Жан-Кристофа» большим тиражом, и автор, разумеется, согласился. Вот только дружба Роллана с Шарлем Пеги от этого пострадала – ведь издание Оллендорфа мешало «Кайе» получать прибыль от успешной книги, и, во всяком случае, даже оставляя Пеги право первой публикации, Роллан отныне хотел распоряжаться дальнейшей судьбой своей книги сам. Они поссорились, но ненадолго: в конце концов Пеги уступил Оллендорфу права на все тома «Жан-Кристофа» [142]. Из дневника Ромена Роллана: «Я был бы несправедлив, если бы не считался с тем, как устал за эти пять лет Пеги, в каком чудовищном напряжении Шарль жил все эти годы. И в конце концов, я же понимаю при этом, что именно его огромные недостатки и начинавшееся безумие давали ему силы и позволили из ничего построить невероятное».

Но прежде чем обратиться к роману, стоит вернуться к «Драмам Революции» («Четырнадцатое июля», «Дантон», «Волки») и вновь пережить восхищение этим циклом пьес. Их стиль превосходен – серьезный, высокий, без излишней патетики. В них прекрасно передано движение масс – настолько же непредсказуемое и не поддающееся контролю, насколько непредсказуем и не поддается контролю шторм на море; они великолепны, потому что ясно показывают, какая страсть сжигает автора. И пусть он пытается сдержать все это корсетом стиля, независимо от его воли мы ощущаем и ужас Роллана перед глупостью и жестокостью, и его стоическое пуританство, и любовь к истине даже тогда, когда истина эта идет вразрез с его собственными предрассудками. Автор «Драм Революции» мог сколько угодно заявлять (да и сам в это верить), что цикл не имеет никакого отношения к делу Дрейфуса, но пьесы сами говорят за себя. Очевидно, что персонаж, несправедливо осужденный за письмо, которого он явно не писал, сильно напоминает Дрейфуса. Очевидно, что Телье, одержимый справедливостью и рьяно защищающий незнакомца, который ему даже не симпатичен, походит разом и на полковника Пикара, и на самого Роллана. И это прекрасно! Кто может помешать людям разных эпох испытывать одинаковые чувства? Мы в наше время встречали и короля Лира, и Тимона Афинского, и Гамлета в монпарнасском кафе, и Телье, выступающего свидетелем в Ренне.

Тем не менее главной и самой прочной нитью, связывающей Ромена Роллана с нами, остается «Жан-Кристоф». Попробуем мысленно перенестись в то время и представить себе, с каким нетерпением и с каким предвкушением счастья мы, подписчики «Кайе де ла кэнзэн», ждали новых глав этого романа, ждали новой части этой симфонии. Но почему «Жан-Кристоф» буквально околдовал молодежь, околдовал целое поколение? Потому, что в романе затронуты великие темы: любовь, искусство, смерть, цель жизни, – и не просто затронуты, но великолепно представлены. Роллан прожил с «Жан-Кристофом» два десятилетия. Первые десять лет – инкубационный период. В это время он вынашивал в себе, «как беременная женщина», этот «остров спокойствия» посреди враждебного моря, этот берег, на который он высадился один. Второе десятилетие – период осуществления замысла: сначала – отдельные эпизоды, а с 1903 года Роллан принимается за окончательный вариант.

«Жан-Кристоф» для Ромена Роллана в куда большей степени миссия, чем литературное произведение. Он взял на себя обязательство «в период морального и социального разложения Франции пробудить дремлющий под пеплом духовный огонь. А для этого прежде всего надо было вымести накопившиеся золу и мусор. Противопоставить ярмаркам на площади [143] В «Ярмарке на площади» (том 2, книга 5) рассказывается о жизни Жан-Кристофа в Париже. Герой Роллана проходит через все слои разлагающегося парижского культурного общества и, убедившись, что все здесь продается и покупается, ощущает «сначала вкрадчивый, а потом стойкий удушливый запах смерти» (перевод А. А. Франковского). , лишающим нас воздуха и света, маленький легион отважных душ, готовых на любые жертвы и не желающих идти ни на какие компромиссы» [144] Из послесловия Р. Роллана к русскому изданию 1931 г. . И ему нужен был герой, который смотрел бы на все «глазами свободными, ясными и искренними, как у тех детей природы, – у тех «деревенщин», которых Вольтер и энциклопедисты переносили в Париж, чтобы высмеивать через их наивное восприятие все смешное и преступное в современном обществе» [145] Там же. .

Естественно, что вероятным прототипом такого героя казался писателю Бетховен – не только потому, что Бетховен был великим музыкантом, но и потому, что душа этого композитора была великой. Погрузить Бетховена в наш современный мир, описать его гнев, его триумфы и его поражения – ах, как бы это было соблазнительно! И все же не следует думать, что Жан-Кристоф – это Бетховен. Кое-какие подробности жизни Бетховена использованы в той части романа, где рассказывается о детстве героя, немецкого музыканта и сына музыканта, родившегося в маленьком городке на Рейне, но все сходство ограничивается несколькими эпизодами в первых книгах романа. Да, юный Жан-Кристоф существовал в атмосфере «старой Германии и старой Европы», только ведь потом автор поместил его в наш современный мир, где он сделался автономным, и пуповина, связывавшая его с Бетховеном, была перерезана.

Громадная симфония может быть, таким образом, поделена на четыре части. Часть первая: от «Зари» до «Отрочества» – мальчик открывает для себя музыку, узнает, что такое страдание, а благодаря чудесному дядюшке Готфриду – и что такое настоящее утешение. Часть вторая: «Бунт», где Жан-Кристоф восстает против диктата немецкой провинциальной среды. Он становится участником драки между крестьянами и солдатами, убивает офицера и бежит во Францию. Часть третья: «Ярмарка на площади» – прискорбная, но чаще всего, увы, вполне достоверная картина предвоенного Парижа, легкомысленного и пошловатого, но все же сумевшего подарить Жан-Кристофу друга, Оливье Жанена, который является в романе отражением самого автора. (На самом деле Ромен Роллан, как и многие писатели, здесь раздваивается: свою силу он отдает Жан-Кристофу Крафту, а свою истинно французскую тонкость и чувствительность – Оливье.) Часть четвертая: «Подруги» – Оливье неудачно женится и после множества неурядиц погибает во время первомайской демонстрации, а Жан-Кристоф, ранивший в уличной стычке полицейского, вынужден бежать в Швейцарию. Там у него случается роман с замужней женщиной, но такая «запретная» любовь не приносит счастья любовникам и ставит их на порог самоубийства. После неудачной попытки покончить с собой Жан-Кристоф укрывается в горах, где снова обретает и свое искусство, и мужество для продолжения жизни. Он проходит через «Неопалимую купину», он слышит голос Бога – он спасен.