Анна Бессмертная - Блаженны нищие духом

— Не гиена, а геенна, дурак.

— Да знаю я. А в детстве думал, что гиена.

— Как же ты отвертелся?

— А надоело мне все это, и я ее возьми да спроси: откуда род человеческий пошел?.. Она мне: от Адама и Евы, мол, первых людей… А я ей: с ними все понятно, а дальше-то как было дело? На ком их дети женились? Кровосмесительство пошло? И слово-то нашел… Мы с пацанами тогда как раз очень этими вопросами интересовались… Ну она меня паскудником обозвала, оттрепала, по заднице надавала, но отстала… Видать, сама задумалась.

Все засмеялись.

— Ринат, а Ринат… — Красавчик Сашка, по прозвищу Македонский, хитро и нарочито обведя всех своими рысьими глазами, подсел к Ринату.

— Я Ринат. Чего тебе?

— Слушай, давно хотел тебя спросить…

— Так. Опять, небось, пакость какую-нибудь?

— Не… Как раз в тему, религиозное. Даже божественное…

Все замолчали в предвкушении спектакля.

— А, раз божественное, тогда давай, спрашивай. Я тебе все растолкую.

— А зачем вы, мусульмане, обрезание делаете? Это чтобы вас, правоверных, Аллах мог в темноте на ощупь по х…м от неверных отличить?

— Вот оно в чем дело… — потянул Ринат. — А я-то все думаю, к чему бы это: я пописать — и ты за мной. Думал, интерес у тебя ко мне девичий. А он у тебя, оказывается, божественный. — Ринат вынул нож и, внимательно осмотрев лезвие, обратился к Македонскому. — Вот я тебе сейчас отрежу твоего друга по самое небалуй, тогда и узнаешь. Заодно и успокоишься. Какие еще будут божественные вопросы? — спросил елейно Ринат.

Ребята загоготали, кто-то потянулся к Македонскому:

— Так ты у нас девушка, Сашок? Ну иди сюда, сладенькая, я тебя приласкаю.

— Какие вопросы? Никаких вопросов. Бога-то все равно нет, — вставил Леха, жуя высохшую травинку и смотря в сторону.

— Слушайте, прикольно получается, — подхватил Филимонов.

— Нашел прикол…

— Нет, правда. Вот мы тут воюем, мусульмане, христиане, против мусульман. Мрут и те, и другие, с той стороны и с этой…

— Ну и?

— Х…и. Выходит, что Аллах, что наш Бог глаза на это дело закрыли? Был бы наш Бог, он бы нас защищал. Был бы Аллах, он бы их защищал. Выходит, ни того, ни другого нету, раз мы тут мрем вперемешку? А тогда кто есть?

— Кто-кто… Конь в кожаном пальто. Вот кто.

— Я же говорю: нет никакого бога, — повторил Леха. — Филя в корень зрит.

— Как это нет, когда есть! — возмутился Ринат.

— Ну, вот тебе божественный вопрос: если есть, то кто: наш Бог или ваш Аллах? — с ехидцей подковырнул Леха.

Ринат помолчал, а потом спросил:

— Ты — христианин? Небось, крещеный?

— Вроде как.

— А у вас, христиан, есть кто: католики, православные, протестанты. Ну, там, баптисты, кто еще, лютеране… Католики режут протестантов, те — католиков… Каждый считает, что у них одних правильный бог, а у других — нет. А православные умные, сидят себе потихоньку, не встревают и тоже втихаря считают, что у них у одних правильный бог. Получается, что у христиан несколько богов. А у евреев — тоже кто-то еще правильный, не знаю, кто там у них… И сидят себе там на небе эти боги и грызутся между собой, кто из них правильней… Так, что ли?

Все промолчали.

— Ну, так вот, — продолжал Ринат, — Бог-то один. Вы его так называете, евреи — эдак, но он один. И он есть. Аллах.

— От, блин, еще один правоверный…

— Не, погоди, дослушай, что я говорю. Аллах — знаешь, как это переводится? Ал-илах — «единственный бог», или «тот самый бог». Поняли теперь? Вот подумайте… Е-дин-ствен-ный!

Раздался тихий нежный свист, и в дерево, прислонившись к которому сидел Ринат, чуть повыше и правее его головы, впилась пулька. Где-то на окраине грохнул взрыв, и на секунду повисла тишина. И кто-то спросил:

— Чей бог проснулся, вошкота задроченная?

Душманы то уже почти входили в кишлак, то их отбрасывали обратно. Пыль мелкой взвесью витала в воздухе, не давая дышать, скрипя на зубах… Разрывы, треск автоматных очередей, крики, стоны, мат… Казалось, что на этот раз полягут все. Почему духи отступили и ушли, знал только непонятно чей бог. Рация накрылась; ее пытались восстановить, но чего-то не заладилось. Раненых, как могли, обихаживали, а тела убитых складывали прямо на пол в большой сарай, приспособленный для ремонтных работ. Потери были большими. Машины, при условии, что рацию восстановят, ждали только назавтра.

Некоторое время народ еще суетился, уже в темноте переносили какие-то вещи в уцелевшие палатки, потом постепенно стало все затихать. Кто-то остался дежурить с ранеными, а Леха, махнув рукой в сторону сарая с убитыми, сказал комбату:

— Я посижу там, с ребятами.

— Второго дать кого-нибудь?

— Не надо.

— Хорошо. Тебя сменят в три.

— Не надо. До утра посижу.

Комбат устало махнул рукой и ушел в темноту.

От пережитого боя и от мысли о том, что час икс настал и теперь ему предстоит физически совершить то, что он неоднократно рисовал в воображении, уговаривая себя, что в этом нет ничего уж такого страшного, у Лехи сводило скулы. Он ловил себя на том, что намертво стискивает зубы. Пытался расслабиться, и вроде бы отпускало, но через какое-то время опять спохватывался, что зубы стиснуты до боли. Он доставал очередную сигарету и курил в кулак. Нет-нет да и проскакивала мысль: «Я — тварь». Тогда он начинал думать о том, что не прятался в бою за чужие спины, воевал, как все, и что его точно так же могли бы сегодня убить, и, в сущности, ему было бы уже все равно, что будет дальше с его телом. Но он жив, и не его в этом вина. В этом его удача. Потом опять накатывало и разливалось в душе что-то темное, нехорошее, в голову лезли картинки из недавнего прошлого, где теперь уже замолчавшие навсегда ребята травили анекдоты и складывались пополам от хохота, и тогда руки начинали трястись, а скулы опять сводило.

Сколько он бродил по лабиринтам своей совести — трудно сказать, но надо было на что-то решаться. И впервые с того дня, когда он спрятал за пазуху проклятые пакеты, чаша весов его решения качнулась в светлую сторону — бросить эту затею, забыть на хрен обо всем и начать жить и дышать свободно. Что он, здоровый смекалистый молодой мужик, не сможет заработать каким-то другим способом? И тут в памяти всплыли размозженная голова убитого им по ошибке товарища и нагло улыбающийся Андрей, — и неожиданно для себя он успокоился, встал, с хрустом потянулся, чтобы унять нервную дрожь, и, крадучись, быстро пошел в сторону своего тайника. Спустя какое-то время его фигура выплыла из темноты, дверь сарая тихонько скрипнула, и Леха проскользнул внутрь.

Он осторожно сложил трубки на землю, нашарил среди них заранее припрятанные молоток, нож и тряпье, достал фонарь и буквально на секунду осветил помещение, стараясь хорошенько запомнить, кто где лежит, чтобы дальше по возможности действовать на ощупь. Ближе всех был с развороченной грудью Володька Головко из Смоленской области. На секунду возникла картинка: Леха на белом своем «жигуленке», в элегантном импортном костюме едет на какую-то солидную работу… «Все бабы будут мои…» — то ли подумал, то ли сказал он вслух и маленькими шажками приблизился к телу Володьки. Присел на корточки, трясущимися руками ощупал его, нашел ремень, расстегнул, потом расстегнул ширинку, задрал Володьке ноги и стал стаскивать брюки…