Ксения Кривошеина - Шум прошлого

Почти до самого конца у мамы оставалась реакция на красоту. Она улыбалась совершенно беззубым ртом, и в глазах загоралась смешинка, когда она видела букет живых цветов или на мне красивое платье, но на следующем этапе превращения она потеряла и это, и даже отчетливый вкус: требовала шоколада и в суп добавляла шесть кусков сахара. Потом она стала злой, требовала закрывать двери, занавешивать окна и постоянно завязывала узлы из носовых платков — как бы «на память».

Из подсознания моего все труднее выплывают светлые годы, и возрастная тоска прочно завладевает мной. Житейская суета, мелкие неприятности выбивают из равновесия, лишают сна, необъяснимая тревога теснит разум, а сладкие ностальгические времена размываются в памяти.

Да, с каждым годом всё реже меня охватывает чувство восторга, состояния счастья, когда весенний дождь, первые запахи черёмухи и морского порывистого ветра, наполненного илом и солью, рождают чувства уверенности и безграничного единения со всем миром. В какой-то момент произошел разрыв. Мой вселенский рай стал малым квадратиком: передо мною безбрежное море — темно-синяя, потом бирюзовая, небесная влага, переходящая в прозрачность слезы ребенка; становится видно морское дно и стремительное передвижение косяков мельчайшей рыбешки, встревоженной моим приближением, ракушечная пудра белоснежного жаркого песка, словно повторяющего рисунок волны, сотворенного сильным послеполуденным ветром; а если распластаться на спине на этой застывшей воде, погрузив тело в горизонтальную невесомость, и смотреть в небо, то немедленно, из самой глубины души рвутся слова «Отче наш, Иже еси на небесех!..» — и хочется докричаться до Господа, и всё, абсолютно всё преображается. В такие минуты, похожие на глубокий сон, с возрастом мы погружаемся все реже, зато всё чаще страшимся приближения тревожной ночи и бессонницы. Море, километры пустого пляжа, апельсиновые рощи, наши прогулки, разговоры, только мы и эта тишина, которая перекрывает посторонние шумы. Моя душа одинока, ей не привыкать рваться из собственного плена, искать родственную душу, обманываться, наполняя её страданиями, опять пускаться в поиски, а ведь чего проще, не доводя её до отчаяния или самоубийства, — посидеть, никуда не спешить, почувствовать протяжённость суток и не будоражить лишними амбициями «импульса жизни». Мы вместе, сменяются сезоны, дни становятся короче, мы увлекаемся разговором, сопереживаем, и наши души, такие разные, в эти мгновения соединяются. О, это дивное состояние единства мыслей и вечного узнавания. В такие мгновения исчезает тоскливое чувство твоей затерянности в космосе. И конечно — живопись, книги и путешествия — единое множество частиц, образов красоты, недоступные нашему познанию до самого конца пребывания в этом мире. Как бы мы ни проницали своим убогим умом вселенную, которая питает нашу бессмертную душу, она не может спасти от одряхления и неминуемой смерти наши тела.

И чем больше мы погружаемся в этот тихий мир гармонии, тем острее чувствуем свое душевное несовершенство, недовольство собой, тщетное стремление объять необъятное. И в этот момент нужно сказать себе «стоп!», перестать ныть и требовать, поняв, что то малое, которым нас Господь одарил, и есть счастье. Хотя Ники говорит, что «это малое уже много», а когда оно есть, то малое — огромно…

Всю свою сознательную жизнь мама мне повторяла «я скоро умру», или «вот когда я умру», или «вы меня доведете до самоубийства»… Это укоренило во мне с детства постоянное беспокойство, страх потери, необъяснимую пустоту, пропасть, которые возникают от исчезновения близкого человека. Но на самом деле я почему-то все больше прихожу к мысли, что мама как-то странно относилась к смерти и даже при всех бесконечных болезнях никогда всерьёз о ней не думала. Может быть, это шло от её предков нанайцев?

О вечной жизни в пять лет даже не подозревают, считают, что жизнь не имеет конца и сам ты бессмертен. Но именно в этом возрасте, однажды, прежде чем уснуть после очередной сказки, рассказанной моим отцом, лёжа в своей детской кроватке, я испугалась: передо мной открылась бездна небытия — ведь я умру! Я заплакала. Не позвать ли родителей? Но в тот же миг мне стало жалко их, ведь они наверняка расстроятся, а может, и рассердятся, они только что похоронили мою младшую сестрёнку. Не знаю, как передалось моё волнение через коридор, но из дальней комнаты, где еще горел свет, пришёл отец, нагнулся, поцеловал мои мокрые щёки, и я, как могла, рассказала ему о своих страхах. Он сразу понял мое горе и успокоил, сказав, что и после смерти моя душа воплотится в нечто другое. Он говорил мне о животных, природе, воздухе и о многом, показавшемся мне необыкновенно красивым, тем, что мы называем вечным коловращением природы, никогда не исчезающей материей духа. Это было так прекрасно и утешительно — узнать, что не только я, но и души тех, кого мы потеряли, пребывают в следующем этапе жизни, в других существах. И неважно, что эти существа не одухотворены — деревья, животные, насекомые… А главное — все то, что уже никогда не вернёшь из прежней жизни.

Я получила некую уверенность и надежду на собственное неисчезновение. Более того, на мой вопрос, а я его уже несколько раз задавала родителям: «Вы ведь не умрете завтра?» — был получен обнадёживающий ответ, хоть и на время, но успокоивший меня. Разлуки не будет! Мы встретимся, наша любовь неразделима, мы обязательно перенесемся… Куда, как, когда? Об этом я не знала и даже не хотела бы представлять, потому что до сих пор уверена, что, ушедшие на небеса, наши любимые молятся о нас, а мы о них, и эта постоянная струна натянута между нами и в тяжёлые моменты жизни по этой незримой животворной нити проходят благотворные токи утешения и взаимопомощи.