Лоран Гунель - Я обещаю тебе свободу

— Осторожно!

Какой-то мужчина схватил меня за руку, когда я уже собиралась перейти улицу Гренет перед несущимся на полной скорости «рено-дофином».

— Спасибо. Спасибо большое.

Я перешла-таки улицу и пошла по набережной Сент-Антуан.

Мне хотелось всех обвинить в своих неприятностях, всех подряд: родителей и неудачные гены, которыми они меня наградили, Бога, или случай, или что там еще влияет на нас, своего начальника и его гнилой корабль, слишком требовательных или нерешительных клиентов, доставшуюся мне команду разгильдяев и особенно Катель, явно приложившую руку к сегодняшнему ультиматуму… Они все, все, все виноваты в этой чудовищной несправедливости! Я чувствовала себя так, словно мир отвернулся от меня.

Я шла все быстрее и быстрее. Наверное, мне нужно было выпустить пар и сбросить накопившееся напряжение. То и дело я замечала расслабленных мужчин в деловых костюмах — они наверняка отлично поработали и теперь с чистой совестью возвращались домой. Веселые, омерзительно беззаботные парочки отправлялись в центр города ужинать.

Мне же хотелось только одного — добраться до дома и закрыться в спальне. Никого не видеть. Даже Натана, когда поздно вечером он вернется с работы.

Десять дней…

Через десять дней выпавший шанс превратится в тыкву, как карета из сказки про Золушку. Я ужасно злилась на себя. Как можно было упустить такую возможность?

Я все испортила.

У подножия холма я миновала торговцев картошкой фри, жаривших ее прямо тут, в чанах с кипящим маслом, и, вместо того чтобы воспользоваться фуникулером, стала взбираться вверх пешком, обходя мальчишек на роликах и стараясь не оглохнуть от их криков. Домой я вошла, с трудом переводя дух.

Я упала на кровать прямо в одежде и наконец позволила себе разрыдаться. Плакала я долго и сама не заметила, как уснула.

Меня разбудили слепящие лучи закатного солнца. Я нехотя разлепила глаза. Будильник показывал десять минут девятого.

Больше всего мне хотелось задернуть шторы и снова уснуть, но я не могла. У моей подруги Жанны в тот вечер открывалась фотовыставка. Я обещала прийти.

Никакого желания выходить из дома.

Вообще никакого.

Однако час спустя я оказалась в галерее, устроенной в бывшем винном погребе с обшарпанным полом и кирпичными стенами. Мне не хотелось расстраивать подругу, поэтому пришлось взять себя в руки. Но все мысли были только о работе. Я пробегала глазами висящие на стенах и освещаемые оранжевыми металлическими прожекторами черно-белые фотографии, но даже не видела, что на них изображено. Я чувствовала себя потерянной среди толпы гостей, с нелепым бокалом шампанского, который сунули мне в руку при входе.

Внезапно хорошо одетый мужчина лет тридцати поднял бокал и звонко постучал по нему ложечкой, чтобы привлечь внимание публики. Он произнес речь, посвященную моей подруге. Говорил он недолго, но очень выразительно и с юмором. Было очевидно, что всеобщее внимание его нисколько не смущает. Меня, понятное дело, охватила зависть.

Аплодисменты утихли, и я с удивлением заметила, что он направился ко мне.

— Любишь промышленное искусство?

Как же достало, что все «тыкают». Мне же не пять лет! И при чем тут промышленное искусство?

Только тогда я заметила, что стою перед фотографией обнаженного мужчины, позирующего на фоне станков на каком-то заброшенном заводе.

Я заставила себя улыбнуться.

— Не узнаешь меня? — спросил он.

Пару секунд я его разглядывала.

— Нет.

Он расплылся в улыбке:

— Дам тебе подсказку.

— Хорошо.

— Университет Лион-один.

Хм, университет… Может, мы учились на одном курсе? Я там пробыла всего два года, а то и меньше…

— Извини, не могу вспомнить.

— Реми Марти, — представился он, все так же лучезарно улыбаясь.

Реми Марти?!

От удивления я не могла вымолвить ни слова.

Я бы ни за что не узнала старого университетского приятеля. Ни за что. Удивительно было то, что внешне он с тех пор почти не изменился. Зато изменилось нечто другое — он словно стал другим человеком. Прежний Реми Марти был самым незаметным юношей, которого я когда-либо встречала. Люди проходили мимо, не замечая его. Весь факультет считал меня очень застенчивой, но рядом с ним я становилась прямо-таки Тиной Тернер. Реми заливался краской, стоило к нему обратиться. Если на семинаре преподаватель вдруг спрашивал его, Реми покрывался потом, слова застревали у него в горле, и он не мог произнести ни слова. Одни его жалели, другие над ним издевались.

Я бы меньше удивилась, если бы человек, просидевший всю жизнь в инвалидной коляске, на глазах у всех встал и показал лучшие результаты в соревновании по прыжкам с шестом.

Откуда он взял эту уверенность, это спокойствие, эту харизму? Просто чудо.

— У тебя грустный вид… — проговорил он, беря меня под руку.

— Да нет, все нормально, — соврала я.

Но от одного его прикосновения мой панцирь тут же размяк.

Реми принес крошечных пирожных и был так мил и внимателен, что после нескольких слов и пары глотков шампанского я уже рассказывала о своих злоключениях. Он слушал, не перебивая. Когда я замолчала, он не проронил ни слова, но от одного его присутствия мне уже становилось легче. Наконец, после некоторого раздумья, он заговорил спокойным, хорошо поставленным голосом, так сильно выделяющимся на фоне суматошного людского гомона.

— Я знаю человека, который может дать тебе другой характер. Если, конечно, ты захочешь.

Пару секунд я огорошенно смотрела на него.

— Другой характер? Как это возможно?

Реми огляделся, словно желая удостовериться, что нас никто не слушает.

— Он вводит людей в гипноз и меняет характер.

Я растерянно хлопала глазами.

— Ты шутишь?

— Нет, я совершенно серьезен.

Я внимательно посмотрела на Реми. Вроде бы он меня не разыгрывал.

— А что это за человек?

Он снова огляделся:

— Магистр тайного братства. Они хранят древние знания об устройстве человеческой души.

Я чуть не прыснула от смеха.

— Что за ерунда?

Реми устало вздохнул:

— Я пытался разузнать подробнее, кто они такие, но ничего не нашел. Эти люди хранят свою тайну уже много сотен лет.

Он выглядел серьезным и явно говорил искренне.

Я завороженно смотрела на него, разрываясь между любопытством и недоверием.

Очевидно, он сам побывал на приеме у этого магистра.

Красивая молодая женщина в длинном черном платье протянула нам поднос с канапе.

Я взяла одну штучку и задумчиво съела.

— То есть это все делается под гипнозом? А что именно он говорил, чтобы поменять характер?

— Никто не знает. Когда церемония начинается, ты почти сразу перестаешь различать слова, а выйдя из транса, уже ничего не помнишь.