Юрий Поляков - Как блудный муж по грибы ходил

В сущности, ничего такого уж страшного в этой публикации не было, если бы в эти дни не решался вопрос с подрядом на «Фили». Ну, напечатали бы через неделю в «Вечерке» статейку о том, откуда у скромного правозащитника со стеклярусным галстуком деньги на такой пол, какой, наверное, не мог себе позволить даже висящий на стене государь император. И пусть отмазывается! Но Порховко, сволочь, все верно рассчитал: именно сейчас, когда решается вопрос с контрактом, лучше, чтобы про тебя вообще ничего не сообщали в газетах – ни хорошего, ни плохого. Напишут гадость – чиновники сразу забеспокоятся: если пресса ругает, следовательно, тебя кто-то могучий очень не любит. Следовательно, надо на всякий случай взять с тебя побольше. А если вдруг расхвалят – чиновники решат, что ты сам и проплатил. Ну, действительно, станет нормальный журналист хвалить или разоблачать задаром? Ясно: не станет. У него других дел полно. А зачем ты, спрашивается, пробашлял? Значит, у тебя проблемы. А если проблемы, брать с тебя надо вдвое или втрое!

– Как? Сильно? – самодовольно спросил главный редактор, дождавшись, пока Михаил Дмитриевич осилит материал.

В статье правда и вранье переплелись с такой достоверной виртуозностью, что по прочтении «Сантехуют» хотелось уничтожить, стереть с лица многострадального нашего Отечества. Особенно удалась концовка: «Как жаль, что до сих пор нет огромного унитаза, куда можно было бы ссыпать всех этих сантехнических жуликов, нажать рычажок смыва и жить спокойно!»

– Ну и гад же ты, Порховко! – упрекнул Свирельников. – Тут же все переврано!

– Ты можешь это доказать?

– Легко! – Михаил Дмитриевич вынул и отсчитал десять стодолларовых бумажек.

– Ты за кого меня принимаешь? Убери сейчас же!

Директор «Сантехуюта» вздохнул и добавил еще пять купюр.

– Ты меня разве не понял? – начал показательно свирепеть Порховко.

– Это гуманитарный взнос…

– Да на хрена мне твой гуманитарный взнос!

– А что тебе нужно?

Главный редактор встал, прошелся по кабинету, как‐то особенно задержавшись возле диплома «За честь и мужество». У Свирельникова появилось нехорошее предчувствие: или руководитель «Колокола» вдруг стал кристально честен, что маловероятно, или он – скорее всего – решил нагреть «Сантехуют» по-настоящему!

– Тут к нам побратимы из «Филадельфийского колокола» прилетали, – после пространного молчания начал Порховко. – Журналисты. Знаешь, по сравнению с моими писаками просто дебилы. Вообще удивительно тупая нация! Мы на пять голов выше! Но вот ты объясни: если мы такие умные, почему у нас всегда грязные сортиры? Даже на Красной площади! Почему они своих негров и индейцев приучили не гадить мимо? А мы, наследники Толстого и Достоевского, никак сами не научимся? Поверишь, просто готов был сквозь землю провалиться! Прямо больной ходил. Ты меня понял?

– Понял, – кивнул Михаил Дмитриевич, скорбно осознав, что снятие статьи из номера обойдется ему гораздо дороже, чем он рассчитывал.

– Вот и хорошо! – Порховко нажал кнопку селектора. – Людочка, Леню ко мне. Быстро! – Потом повернулся к Михаилу Дмитриевичу: – Ты сегодня в польское посольство идешь?

– А что там?

– Прием в честь юбилея разгрома москалей то ли под Конотопом, то ли еще где-то… Забыл.

– Нет, не иду.

– Зря! Вся интеллигенция будет. И стол у них всегда хороший. Не то что у французов. Запредельные жмоты: икру искусственную подают. Представляешь?

– Лучше всего в белорусском посольстве кормят.

– Это – да. Но к ним ходить неприлично. Западники узнают – ни на один прием больше не позовут.

Появился Леня, толстенький бородач, судя по хмурой озабоченности, ответственный секретарь. В руках у него был рабочий оттиск газетной полосы.

– Снимаем из номера «Сантехнический триллер»! – распорядился Порховко.

– Поздно. Полоса подписана! – сказал тот как отрезал.

– Поздно, брат! Извини! – развел руками главный редактор, виновато глядя на пострадавшего. – Надо было раньше приезжать!

– Неужели ничего нельзя сделать? – как можно жалобнее спросил Свирельников, понимая: все это разыгрывается нарочно, чтобы, так сказать, оправдать будущие затраты.

– Лень, я тебя умоляю! – проникновенно попросил Порховко.

– Нарушение графика… – уже мягче возразил ответсек.

– Слушай! Надо людям помочь. И они нам помогут.

– Сушилки для рук поставите? – уточнил осведомленный Леня.

– Поставим! – кивнул Свирельников.

– С фотоэлементом?

– С элементом.

– Ладно, что-нибудь придумаю! А что вместо?

– Рекламу? – предположил Порховко.

– Ага, где я возьму рекламу в пять часов вечера?

– А что есть из «заиксованного»?

– «Аспирин-Смерть».

– Это про «Союзфармимпорт»? – спросил главред, нахмурившись специально для Свирельникова.

– Да, про «фармаков», – кивнул ответсек, подыгрывая. – Жуткий материал. Аспирином, оказывается, тещ травить можно.

– А что, эти умники так и не позвонили?

– Нет.

– Ставь! – приказал Порховко. – Черт с ними! Завтра будут рыдать!

– Рекламу им сделать хотите? – улыбнулся Свирельников, намекая на то, что происходящий в кабинете спектакль ему понятен.

– Почему рекламу?

– Ну, про тещ… Все побегут покупать.

– А-а! – Порховко засмеялся. – Хорошо сказал! – И строго повторил приказ: – Ставь!

– Мало. Дырка останется!

– Что предлагаешь?

– «Путеводитель по эрогенным зонам. Подмышки».

– Валяй подмышки! – рассмеялся главред. – Снимок поставили?

– Поставили! – кивнул Леня и расстелил на столе рабочий оттиск.

– Хорошо. Иди!

Это была первая полоса с крупной шапкой, подпирающей логотип: «Берлинское сафари: было или не было?» На снимке, сделанном явно ночью, темнел вооруженный силуэт, таинственной невнятностью напоминающий любительские фотографии лох-несского чудовища. Из нескольких строк пояснительного текста, которые успел ухватить Свирельников, следовало, что Подберезовский в Лондоне наконец выполнил давнюю угрозу и обнародовал разоблачительный снимок. Ход, что и говорить, гениальный! Будь силуэт хоть немного похож на президента, можно доказывать: подделка, провокация, монтаж! А когда имеется лишь серое пятно, смахивающее на неведомого человека с ружьем, оправдывайся до хрипоты – никто не поверит, да еще скажут: «А что это он так волнуется, если это не он?» Но и промолчать тоже нельзя. Все подумают: «Ишь ты, узнал себя и затих – пережидает!» М-да-а, политика…

– Из Кремля не звонили? – с легким ехидством спросил Свирельников, знавший, как и все остальные, что «Колокол» через подставных лиц контролируется самим Подберезовским.

– Не-а! – усмехнулся в ответ Порховко.

– А позвонят – чего попросишь?