Мария Метлицкая - Черно-белая жизнь [сборник litres]

И вдруг пришло в голову: у Ильи две жизни, основная, семейная, и совместная с Никой, второстепенная, побочная. А у самой Ники жизнь одна. И она связана с Ильей. И эта их жизнь – тайная и, выходит, не очень приличная, раз ее надо скрывать.

Господи, ну какая же чушь, немедленно одернула себя Ника. Нет, определенно что-то с башкой. Может, ПМС, Илья прав? Глянула в календарь – да, так и есть! Точнее, опять неполадки. После того аборта эта сфера вообще прихрамывала. Конечно, Ника лечилась, и какое-то время все было нормально. Ну а потом все снова пошло наперекосяк, стало сбиваться, и она махнула рукой.

Какая разница?

Ника вздохнула, положила тон на лицо, чтобы хоть как-то прикрыть нездоровую бледность. Подкрасила губы, глаза, стало немножко получше, и пошла на улицу. Последний день, хватит кукситься.

Ярко светило солнце. Нет, ну надо же, а? Пять дней мерзкой погоды, а тут на тебе – солнце и голубое, без единого облачка, небо. Как назло, ей-богу! Мутноватая вода переливалась, серебрилась и бликовала на солнце. Все здорово, но уже без Ильи.

Ника снова стояла на площади Сан-Марко и замирала от восторга. Да, Илья был прав: освещение – это все, получается совсем другая история! И собор, и Дворец дожей, и здание библиотеки – все это сейчас было нежно-золотистым, в перламутровой дымке, в серебристом тумане от влаги, подсвеченном кобальтом неба.

И голуби – вот они, истинные хозяева площади! – дружно высыпали и, громко курлыкая, важно, с достоинством, дефилировали по брусчатке.

Ника дошла до маленькой пьяцетты, подошла к воде и махнула скучающему гондольеру. Тот, не веря своему счастью, тут же встрепенулся, приосанился, разулыбался:

– Синьора хочет прогулку? Ох, как я счастлив! Сейчас вы увидите рай! Чего хочет синьора? Полчаса или час? – Его подвижное лицо истинного плута стало похоже на маску печального Пьеро.

– А какие варианты? – засмеялась Ника – Ну, предлагайте!

Гондольер оживился и стал перечислять:

– О, синьора! Маршруты разные, все зависит от кошелька. По Гранд-каналу, мимо музея Пунта-делла-Догана и Салюте, боковые каналы и театр «Ла Фениче», палаццо Корнер делла Ка’Гранда, ко дворцу, где останавливался великий Моцарт во время карнавала 1771 года. Моцарт, синьора! Вы меня слышите? Церковь Сан-Моизе, дворцы Мочениго, Гарзоне, площадь Сан-Поло. Любой ваш каприз! – И тут же скорчил грустную гримасу. – Но если вам, моя госпожа, не подходит, то можно и покороче. Вся наша жизнь зависит от кошелька, дорогая синьора! – улыбнулся хитрец.

Ника улыбнулась и кивнула:

– Ну если не вся, то…

– То почти вся! – перебил он.

И они рассмеялись.

Уговорились: Гранд-канал и все остальное по разумению синьора гондольера.

– Надеюсь, вы меня не надуете, – вздохнула Ника. – Говорят, все здесь страшные… – Она запнулась, подбирая слова.

– Жулики! – радостно закивал гондольер. – И вы правы, синьора! Но это в сезон и для всех остальных! А сейчас мы скучаем. Да и для такой синьоры, как вы… – Он помог ей забраться в шаткую лодку, усадил на красное бархатное сиденьице, заботливо укрыл толстым пледом. – Синьора, зима, не дай бог заболеете!

Наконец они двинулись в путь. Лодку покачивало, и Нику слегка затошнило: с детства она не переносила качелей и аттракционов – слабый вестибулярный аппарат. Да и это дурацкое отравление. Слава богу, что еще так!

Но лодку гондольер вел умело и осторожно, ловко и плавно огибая углы зданий и причалы.

– Слава богу, синьора, что зима и нет туристов. А в сезон, – он покачал головой, – не протолкнуться, ей-богу! – Болтал он без умолку, как заправский гид, кивал на проплывающие дома. – Здесь, дорогая синьора, жил великий Марко Поло. Вы только представьте! А здесь, в этом доме – вы не поверите, – Тинторетто, синьора! Смотрите – направо, направо! – здесь – сам маэстро Вивальди!

Ника усмехалась, не очень-то веря: знаем мы ваши штучки, вы изрядные болтуны! Впрочем, все эти люди бывали в Венеции, так что можно не удивляться!

Гондольер корчил смешные рожи, делано обижался, когда Ника с недоверием качала головой, но тут же принимался смеяться. И вдруг запел:

– Калинка-малинка, малинка моя! Правильно меня научили, синьора? Ох, русские туристы такие отчаянные! Как никто другой, поверьте, синьора! Всегда при бутылочке и всегда веселятся! И громко, – он поморщился, – не обижайтесь, но очень громко поют. На них оборачиваются, а им все равно! Нет, правда, синьора. Им абсолютно все равно, что о них думают, верно? А русский язык такой резкий, синьора! Ну просто воронье карканье. Вы не обиделись?

Ника рассмеялась:

– Да нет, я это слышала, так многие говорят. Да и по сравнению с итальянским: вы же не говорите – поете. И насчет веселья вы правы.

Становилось все прохладнее, солнце медленно опускалось за горизонт, освещая прощальным, гаснущим бледно-розовым светом дома, колокольни, соборы, мостки и причалы.

От мерного всплеска воды ее укачало и захотелось спать. Ника закрыла глаза и, кажется, на пару минут задремала. Но тут же встрепенулась, стряхнула с себя сон и открыла глаза. И вдруг из них брызнули слезы:

– Господи, какая же красота! Застывшая вечность, покой. И, несмотря ни на что, спасибо, господи, что я это увидела!

Гондольер сделал серьезное лицо.

– Понимаю, синьора. Вы не стесняйтесь, такая красота, сердце не выдерживает! Мне самому часто хочется плакать! Живу тут всю жизнь, а привыкнуть сложно! – И деликатно протянул бумажный платок.

«Счастье», – подумала Ника и улыбнулась сквозь слезы.

– И как вы живете здесь? Среди всего этого? Среди этой красоты, истории, древностей? – обратилась она к гондольеру.

– Человек ко всему привыкает, синьора. И к красоте, и к уродству. И к сырости, и к дождям, и к палящему солнцу. И к хорошему, и к плохому. Ко всему, что его окружает. Иначе не выживешь, верно?

Ника кивнула, и вдруг ей стало нехорошо, так нехорошо, что уже не сдержаться, тошнота подкатила к горлу, закружилась голова, и она наклонилась над мутно-зеленой водой. Гондольер притормозил, с испугом посмотрел на нее, протянул бутылку воды и вдруг, подняв палец вверх, улыбнулся:

– О, синьора! Бамбина? Рогаццо, синьора? Феминуция? А, синьора?

– Что? – не поняла Ника. – О чем вы, господи? – И, густо покраснев, тут же забормотала неловкие извинения, стала оправдываться: – Это болезнь, отравилась, ну и еще укачало. Ради бога простите, так стыдно, кошмар!

Лодочник засмеялся:

– Нет, синьора! Я все вижу. Это не болезнь, а даже наоборот. Поверьте, я знаю! Я отец четырех детей! И все – мальчики, вы представляете? С ума можно сойти, верно? А вы не больны, дорогая синьора, не прикидывайтесь. Меня-то вы точно не проведете!

Ника замахала руками, но тут же решила, что спорить с ним бесполезно, да и ни к чему. И так неловко. И она прервала разговор.