Владимир Богомолов - Особое задание [Повести и рассказы]

По этому радостному случаю в клубе собрали митинг. Народу набилось столько, сколько не собиралось с начала войны.

Зиновий Афиногенович стоял перед столом, накрытым красным сукном, подтянутый, хорошо выбритый, с лихо закрученными стрелками усов и, ожидая, пока утихомирится зал, осторожно сжимал в больших руках только что привезенную газету. Когда он заговорил не очень громко глуховатым, срывающимся голосом, все поняли, как сильно взволнован их парторг. Это волнение перешагнуло через сцену и вышло в зал, который затих до бездыханности.

Романов говорил о том, что наконец-то они дождались светлого дня, о котором мечтали с первых дней вероломного нападения Германии на СССР, ради которого они, колхозники сельхозартели «Красный партизан», работали без устали дни и ночи. Сдавали, в фонд обороны хлеб, мясо, картошку…

Затем Зиновий Афиногенович развернул газету и стал медленно читать сводку, которая начиналась словами, запавшими в сердце, как лучшее стихотворение: «В последний час…»

После митинга Зиновий Афиногенович, взяв в библиотеке большой том истории СССР, ушел с сыном в правление. Там они, склонившись над метровым листом ватмана, перерисовали карту центральной части Советского Союза. Миша делал аккуратные четкие подписи под кружочками, обозначающими города и крупные села Московской области, освобожденные в период героиче-ского контрнаступления Красной Армии.

— Началось, сынок! — взволнованно говорил отец, рисуя новую красную стрелку, отходящую от Москвы, словно луч от солнца.

После Москвы радостное сообщение пришло. из-под Ленинграда. Наши войска перешли и там в наступление и освободили город Тихвин. Теперь из осажденного Ленинграда вывозили в. глубокий тыл мирных жителей, главным образом, детей. Несколько эвакуированных детей привезли в Майоровский. Вместе с ними приехала Людмила Крылова.

Она была не моложе Власовой. Но дальняя и нелегкая дорога, ответственность за судьбу малышей и недоедание настолько истощили ее, что она больше походила на подростка, чем на девушку.

Когда розвальни подъехали к правлению колхоза, Людмила, едва держась на ногах, вошла в кабинет парторга и, поздоровавшись, попросила:

— Скорее определите детей в тепло и дайте им что-нибудь поесть.

— Эй, кто там, в конторе! — властно крикнул Зиновий Афиногенович. — Все за мной!

Он первым выбежал во двор, схватил двух закутанных в одеяла ребятишек и потащил в свой кабинет. Войдя, увидел, что гостья, едва дотянувшись до стола, опустилась на колени.

— Эй, чижик, ты что? — озадаченно остановился подле нее Романов, подтолкнув ребят к натопленной печке. Люда не отвечала. Она была, в обмороке. Зиновий Афиногенович, точно пушинку, поднял ее на диван.

— Голодный обморок, — определил зоотехник, вытирая пот с белого, как стена, лица ленинградки.

Дети, увидевшие свою спасительницу неподвижно лежащей, заревели в один голос. Подошедшие женщины стянули с Людмилы шапку, расстегнули воротник демисезонного пальто. Прибежавшая фельдшерица, принесла пузырек нашатырного спирта. К носу Крыловой поднесла тряпочку, смоченную спиртом. Она открыла глаза, увидела склоненные над собой озабоченные лица и услышала плач детей. Она виновато улыбнулась и попыталась подняться. Но ей не разрешили. Кто-то принес ломоть хлеба, бутылку молока. Увидев все это, Людмила слабым голосом, но твердо попросила, указывая на детей:

— Им.

— Дадим, — успокоил ее Зиновий Афиногенович. — Ты сама съешь.

Эвакуированных малышей тут же распределили по семьям, а Людмилу увела к себе Феня.

— Мы тебя с Наткой быстро на ноги поставим, — говорила она приезжей, подсаживая ее на лежанку печи. — Там тепло, чисто.

— В пальто у меня документы. Возьми их, оформи детей.

— Все сделаю. Не беспокойся, отдыхай. Вот тебе еще молоко, хлеб. Только не все сразу ешь. Понемножку.

— Знаю, — ответила Крылова и опустила тяжелую голову на подушку.

Она спала целые сутки. И подруги все это время, заглядывая на печь, разговаривали только шепотом, передвигались неслышными шагами. Из документов им стало ясно, что Людмила Крылова — комсомолка, студентка пединститута, эвакуировалась из Ленинграда с группой осиротевших детей.

— Это хорошо, что она из педагогического, — радовалась Власова. — Мы ей третий класс дадим или, еще лучше, назначим старшей пионервожатой, а то мне одной тяжеловато.

Через неделю Люда поправилась и пришла в школу. За эти дни она сдружилась с Наташей и Феней. По ночам подруги долго не спали. Слушали рассказы Крыловой о Ленинграде, его тяжелой обороне. Люда не уехала с институтом в глубокий тыл. Она попросилась на фронт, но ее не взяли — у нее не было никакой военной специальности. Она срочно пошла на курсы радистов. Но горком комсомола вызвал ее и направил по квартирам собирать осиротевших детей.

И вот теперь, когда она привезла свою группу в далекий тыл, снова пойдет в военкомат. Подруги не отговаривали Крылову, но советовали ей немножко поправиться, подкрепиться. А пока заняться пионерией или взять один младший класс. От класса Люда отказалась, а поработать с пионерами согласилась.

Вечером они собрались в самом просторном классе, и Наталья Леонтьевна познакомила ребят с новой пионервожатой. Все уже знали короткую, но героическую биографию девушки из города на Неве. Ожидали, что она начнет говорить о тяжелых месяцах осажденного Ленинграда, о мужестве и подвигах защитников, но Люда вдруг неожиданно предложила:

— Скоро Новый год. Давайте устроим елку. С масками, с песнями, с игрушками. И давайте соберем теплые вещи для бойцов и командиров.

Через две недели после Нового года пионерские подарки были сложены в почтовые ящики. Вместе с носками и варежками ребята вложили письма, в которых просили дорогих воинов скорее разгромить немецко-фашистских оккупантов.

Посылки повезли в Котельниково Наталья Леонтьевна, Феня, Людмила и Миша с Ваней. Ящики положили на санки, а сами стали на лыжи. Девушки пустили мальчиков вперед. Всю дорогу они о чем-то говорили. Иногда громко, и тогда ребята останавливались, чтобы узнать, о. чем у них спор, но спутницы тут же замолкали и велели мальчикам двигаться дальше. И все-таки Миша и Ваня уловили из разговора, что Крылова поступает неправильно, одна уходит куда-то, не сдержав данного слова.

— Не могу, понимаете. Не могу я сидеть здесь, — горячилась Людмила, — когда фашисты терзают мой город.

— Но ведь идет наступление, — не менее горячо возражала Наталья Леонтьевна. — Наши уже воюют под Таганрогом, в Донбассе. От Москвы отогнали фрицев на 250 километров.

Ребятам все стало ясно в городе. Когда они сдали посылки на почту и вышли на улицу, Людмила сказала: