Джесс Лури - Когда деревья молчат

– Тебе с ними помочь?

Моя шея сзади вся напряглась. За время, пока я сюда шла, приехали ещё четыре машины, но я никого не узнала. Я повернулась, хотя и узнала голос.

– Сержант Бауэр?

Он шагнул в студию. Папа нарисовал трёхголовую собаку на доске прямо за спиной сержанта. По странному совпадению пространства его двухмерный поводок идеально совпал с рукой Бауэра, как будто тот привёл служебную собаку из подземного мира.

– Не здесь. Здесь я Арамис.

Я ничего не поняла, это был какой-то набор звуков – «зде сья ара мисс» . Должно быть, он понял это по моему лицу, потому что хрипло засмеялся.

– Меня так зовут. Арамис. Это имя моего прадеда.

Я кивнула, но не спрыгнула с нижней ступеньки. Арамис был моим любимцем из «Трёх мушкетеров». И мне не понравилось, что теперь это имя принадлежало Бауэру.

Сержант даже не пошевелился, чтобы забрать у меня садовые стулья, несмотря на своё предложение. Он, скорее, меня изучал, уделяя особое время моей шее. Я ответила ему тем же, разглядывая серебряную цепочку с его жетонами, выглядывающую из воротника, хотя от всей этой ситуации у меня неприятно холодило в животе. Он был без формы, его белая футболка резко контрастировала с загорелыми мускулистыми руками.

Он был одет в джинсовые шорты, такие короткие, что из них торчали нижние карманы. И босиком. А ещё он втёр в волосы что-то вонючее и напоминавшее вазелин. То же самое он, должно быть, втирал в усы – один кусочек торчал у уголка толстых красных губ. Его глаза были налиты кровью.

– Сержант Бауэр, что вы здесь делаете?

Он издал сердитый звук.

– Я же сказал, Арамис. Ещё раз назовёшь меня сержантом Бауэром, и это будет самая короткая вечеринка в истории округа Стернс. Я не такой уж и старый, знаешь ли. Я закончил школу вместе с твоим отцом.

Он сделал шаг ближе, и я отшатнулась. На его красных губах не осталось и тени улыбки.

– Ты меня боишься? – спросил он.

– Нет, – выпалила я и спустилась на цементный пол, чтобы доказать это. Теперь он возвышался надо мной на целый фут. Я сердито на него глянула. Я подумала, что он сейчас усмехнется, но вместо этого на его лице появилось удивленное выражение. Это придало мне немного смелости.

– А мой отец вам говорил, что те два мальчика, на которых напали, живут во Впадине и что, может быть, вам стоит больше там патрулировать?

Он свысока на меня уставился.

– Да.

Он врал – об этом мне говорило щекочущее чувство в груди – но я не была уверена, что именно тут было неправдой: то, что папа сказал ему, или то, что было всего лишь два мальчика из Впадины.

Во рту у меня был привкус мела, но я всё равно выдавила из себя целый набор слов.

– Мне нужно отнести эти стулья обратно к дому.

Я поспешно вышла из студии до того, как Бауэр успел ответить. Мне хотелось идти задом наперед, чтобы не спускать с него глаз, но я слишком боялась того, что могу увидеть.

Сорок три машины выстроились вдоль нашей подъездной дорожки, заполнили широкие лужайки и стояли в поле через дорогу. Они были белыми, чёрными, красными, зелёными. С неба они бы выглядели как жвачки из коробки, разбросанные гигантским ребенком. Я шла между машинами, считая их, позволяя своим пальцам скользить по их остывающему металлу, когда солнце садилось и длинная трава гладила мои колени.

На вечеринке были люди, которых я никогда раньше не видела, люди, которые прямо-таки очевидно задавались вопросом, были ли эти все истории правдой. Они пробирались через столы с картофельным салатом, маринованными огурцами и десертами, передвигались мимо удлинителей, подсоединённым к бурлящим кастрюлькам, с густым содержимым, как сироп, с маленькими сосисками, плавающими в соусе барбекю, тушёной свининой и ярко-оранжевым сырным соусом.

Я перепробовала всё, убедилась, что ничего не упустила. У меня уже болел живот, но я всё равно возвращалась к одному салату, выставленному как горячее блюдо ―восхитительно-хрустящие листья салата, а сверху солёные кусочки бекона, майонез, помидоры, ярко-зелёный сладкий горошек, который лопался у меня во рту, всё это было покрыто ещё одним слоем майонеза, потом ещё больше бекона и тёртого сыра чеддер. Я возвращалась туда четыре раза и в течение нескольких секунд притворялась, что убираю кусочек бумаги или передвигаю тарелку с печеньем, чтобы зачерпнуть побольше этого салата на свою тарелку.

Как только люди закончили есть, Кристи сняла одежду. Она всегда начинала первой, её грудь с большими сосками висела, указывая вниз, на треугольник лобковых волос, а её взгляд был вызывающим. Первые годы я ещё смотрела на неё. Так она объявляла, что здесь можно быть голой, что она свободна, что именно так проходят эти вечеринки.

Тогда-то и уехали мистер и миссис Фрейз. Казалось, никто, кроме меня, этого не заметил.

Вскоре другие женщины начали раздеваться, хотя некоторые из них прежде требовали от папы внимания один на один. Я не знаю, как он уговаривал этих респектабельных женщин раздеваться, никогда не могла этого понять, хотя и клялась на каждой вечеринке подслушать, что он им говорит. Наверное, я каждый раз отвлекалась на еду, потому что, когда я оборачивалась, ещё несколько женщин были голыми, а потом ещё. Мужчины снимали рубашки, но обычно они оставались в шортах. Тогда все они начинали играть в крокет или дартс на лужайке голыми (женщины) или почти голыми (мужчины), и тогда в уборке не было никакого смысла, и все в конце концов отправлялись в амбар, словно собаки в течку.

Еще не совсем стемнело, но большинство людей уже там исчезли. Оттуда доносилась бойкая индийская музыка. В прошлом году я заглянула в одну из щелей амбара. Было трудно отвести взгляд, но ещё труднее было продолжать смотреть. Я не собиралась смотреть снова.

– Помоги мне помыть все кастрюльки, – скомандовала Сефи. Перед тем как мама направилась к амбару под руку с каким-то парнем, она приказала нам убрать всю еду. Сефи расценила это так, будто теперь она тут за главную.

Я покачала головой.

– Я пройдусь по тропинкам и проверю, не выкинул ли кто стаканчики.

Сефи на это не купилась.

– Можешь с радостью это сделать, когда вся еда будет убрана. Я ни за что не буду делать это одна. ― Выйдя из-за импровизированной барной стойки, она надела один из маминых фартуков и, очевидно, считала, что он дает ей право командовать всем миром.

Что ж, она хотя бы больше не флиртовала с каким-то стариком. Он был почти ровесником отца, и они слишком громко смеялись над словами друг друга, весь день и весь вечер. Мне от этого просто блевать хотелось.

Я окинула взглядом этот чудовищный беспорядок: груды вывалившейся еды, на которую уже успели позариться кошки, покрытые коркой кастрюли, которые нужно было вымыть и вернуть владельцам, вилки, стаканы и тарелки, сложенные опасно высоко.