Ёру Сумино - Хочу съесть твою поджелудочную

— [ Жестокий одноклассник ]… — раздалось у меня за спиной, и я, секунду поколебавшись, не оборачиваясь, отозвался:

— Прости. Я уже ухожу.

С этими словами я открыл дверь комнаты, где, наверное, никогда больше не появлюсь, и поскорее сбежал. За мной никто не погнался.

Сделав несколько шагов под дождём, я сообразил, что у меня мокнут волосы. Не спеша раскрыл зонтик и вышел на дорогу. От асфальта поднимался запах летнего дождя. Обругав себя за желание обернуться, я зашагал дальше, вспоминая путь до школы. Дождь усиливался.

Я размышлял. Ко мне наконец вернулась способность рассуждать хладнокровно.

Чем больше я думал, тем реже находил в душе хоть что-то, отличное от сожаления.

Что же я натворил? Я полностью в себе разочаровался.

До этого я и не знал, как сильно можно ранить человека, если направить на него свой гнев. И как сильно это может ранить меня самого.

Видел её лицо? Видел слёзы? Чувства рвались наружу. Точнее, одно — досада.

Я заметил, что крепко стискиваю зубы. А заметив, осознал, что у меня болят дёсны. То, что пришёл день, когда отношения с другим человеком причинили мне боль, сводило меня с ума. Но я не настолько лишился рассудка, чтобы считать эту боль своим наказанием. Этим мои грехи не смоешь.

Розыгрыш Сакуры послужил отправной точкой. Он задел мои чувства. Это факт, но этим фактом нельзя оправдать применение грубой силы. И неважно, входило это в её намерения или нет, — я обиделся. Обиделся. Обиделся? На что? Я вспоминал её аромат и стук её сердца, но всё равно не видел смысла. Я просто не смог её простить. Ранил её из-за чувств, не поддающихся логике.

Я петлял между большими домами. Будний день, время после полудня. На улице никого.

Если я вдруг исчезну, никто, пожалуй, и не заметит.

Вокруг стояла тишина, располагавшая к подобным размышлениям, и потому я испугался, когда кто-то окликнул меня из-за спины:

— [ Незаметный одноклассник ]!

Спокойный мужской голос. Я тут же обернулся и увидел своего одноклассника, стоявшего под раскрытым зонтом. Я заметил его, только когда он произнёс моё имя. Кое-что в нём меня удивило. Во-первых, что он вообще ко мне обратился. Во-вторых, в моём представлении с его лица никогда не сходила любезная улыбка, но сейчас на нём застыло выражение, похожее на злость.

Сегодня мы с ним разговаривали во второй раз. Какое редкое явление — беседа с одним и тем же человеком аж дважды за день.

Образец спокойствия и чистоплотности. Староста нашего класса. Мне стало любопытно, что такому человеку понадобилось от меня, и я, преодолев не им вызванную дрожь, отозвался:

— Здоров!

Я надеялся на продолжение, но он молча пожирал меня взглядом. Пришлось снова вступить самому:

— Живёшь здесь?

— Нет…

Он точно был чем-то недоволен. Возможно, он тоже ненавидел дождь. Из-за дождя приходится таскать с собой больше вещей. Впрочем, сейчас староста был не в школьной форме и при себе имел лишь зонт.

Я посмотрел ему в лицо. Недавно я наконец усвоил, что эмоции читают по глазам. И кое-как вытерпел на себе его взгляд, чтобы выяснить, чем так взбешён этот парень, что он даже заговорил со мной.

Сказать мне больше было нечего. Поэтому я молча, подавляя свои чувства, смотрел на старосту, и первым терпение лопнуло у него. Состроив кислую мину, он спросил, назвав меня по имени:

— А ты, [ незаметный одноклассник ]? Что ты здесь делаешь?

Меня не особо встревожил его презрительный тон. Скорее то, что, произнося моё имя, он придавал ему какое-то другое значение. Например, [ тот, кому нет прощения ]. Причин я не знал, но пусть пока будет так.

Я не отвечал, и он прищёлкнул языком:

— [ Тот, кому нет прощения ], я тебя спрашиваю! Что тебя сюда привело?

— Дела были…

— С Сакурой?

Я услышал знакомое имя — и у меня будто бы сжалось сердце. Дыхание перехватило, я не смог сразу ответить. Староста и тут не вытерпел:

— С Сакурой, да?

Я молчал.

— Отвечай!

— Если ты говоришь о знакомой мне Сакуре из нашего класса, то да.

Моя слабая надежда, что это лишь недоразумение, разбилась, когда я услышал, как он заскрипел зубами. Теперь я окончательно убедился в том, что он настроен ко мне весьма враждебно. Но я по-прежнему не понимал почему. Что же делать?

Долго ломать голову не понадобилось. Я узнал причину, и не откуда-нибудь, а из его собственных слов.

— Почему Сакура… Почему она с тобой?

Вот всё и прояснилось.

Я сознательно удержался от того, чтобы признать это вслух. Я понял. Понял, что стоит за его отношением ко мне. Машинально почесал голову. И подумал что-то вроде: «Вот же морока».

Если бы ему не застлало глаза, я бы как-нибудь выкрутился или сумел его переубедить, но он был настолько ослеплён эмоциями, что направил свой гнев не на того.

И, может статься, наша встреча здесь вовсе не случайна. Вполне могу представить, что он следовал за нами, когда мы шли к дому.

Наверное, он влюблён. И потому испытывает ко мне неуместную ревность. Слепота лишила его зоркости, он перестал видеть себя со стороны. Что ещё он мог потерять?

Для начала я решил опробовать подход, считавшийся наилучшим, — сказать правду:

— У нас не те отношения, которые ты себе вообразил.

Сказал — и его глаза налились кровью. «Плохо дело», — подумал я, но поздно: староста заговорил со мной ещё более агрессивным тоном. Его громкий голос заглушал шум дождя.

— Тогда объясни — какие? Вы вдвоём ходите обедать, вдвоём путешествуете! Сегодня ты один пошёл к ней в гости, об этом весь класс знает! С чего вдруг ты везде за ней таскаешься?

Мне стало немного интересно, откуда он узнал про путешествие.

— По-моему, «везде таскаешься» — выражение неточное. Впрочем, сказать, что я с ней встречаюсь, — проявить спесь, а что она встречается со мной — поскромничать. «Встречаемся» не всегда означает «любим». — Заметив, как изменилось его лицо при слове «встречаемся», я добавил: — В общем, у нас не те отношения, о которых думаешь ты или наши одноклассники.

— И всё же Сакура проводит время с тобой.

— Это да.

— С неуживчивым, угрюмым типом вроде тебя!

Я не особо возражал против этой характеристики моей натуры, высказанной с заметным отвращением. Таким я выглядел и таким, похоже, был.

Я и сам хотел знать, почему Сакура проводит время со мной. Она назвала меня единственным человеком, кто привносит в её жизнь правду и обыденность, и, похоже, это было недалеко от истины, но мне и такой ответ казался недостаточно точным.

Так что я упрямо молчал. У старосты в глазах полыхал огонь, но его лицо застыло. Он просто стоял под дождём.

Молчание затянулось. Настолько, что я решил, будто разговор окончен. Вероятно, мой собеседник осознал, насколько несправедлив его гнев, и, как и я недавно, преисполнился сожаления. А может, и нет. Вряд ли при его слепоте он мог разобраться в собственных чувствах.