Юрий Мамлеев - Том 2. Последняя комедия. Блуждающее время. Рассказы

И сразу же, тут как тут, на скамейку к Юлику подсела старушка. Она еще с противоположной скамьи за ним наблюдала, востро и пронзительно. А теперь подсела.

На данный момент Юлика смутили его длинные руки, он глянул на старушенцию и спросил:

— Чего ты хошь? Ничейная, что ли?

Старушка ответила, что он попал в точку. А потом началось нечто несусветное.

Бабушка опять взглянула на него каким-то чересчур острым взглядом, как все равно с того света, и прошепелявила:

— А ведь ты, милок, убийца. И не отказывайся от этого — ни-ни. Я перед смертью стою, скоро умру, значит, потому мне все видно. Ты — убийца, — прохрипела она.

Юлик покраснел, как девочка. Засуетился:

— Да ты что, мать. С ума сошла…

— Никогда, милок, с него не сходила… Я баба ясная…

— Это что, если руки длинные и пальцы шевелятся — значит, убийца?! Ты соображай, мать!

Старушка опять оглядела его спокойным взглядом и проговорила:

— Да что ерзаешь, тени боишься… Я ведь не осуждаю тебя. Я к тебе по делу.

Юлий чуть-чуть отупел.

— Как по делу??

— Да так. Определила сразу: этот убьет. Ты мне нужен, сынок.

— Для чего? Кому я нужен?

— Нужен. Моя просьба к тебе простая: убей меня.

— Чево?!

— Убей меня, говорю. Невмоготу мне жить. Больная вся, все равно умру, а мучиться не хочу. Все тело болит. Средств нет, родных нет. Но в Бога верю. Потому руки на себя наложить не могу. А тебе убить человека — как плюнуть! У меня часы золотые остались и денег немного! Я заплачу тебе!! — Старушка почти перешла на крик. А потом потише: — Пропьешь на здоровье. Чего тебе? От лишних рублей не слабеют.

Юлий остолбенел.

— Да за кого ты меня чуешь, мамаша?! Ты что?! Я, может быть, с луны свалился, а ты откудова?

— Тише, тише! — деловито оглянулась старушка. — У нас с тобой дело непростое, еще застукают.

— Жить не хочешь, но я тебе в этом не помощник, — сурово отрезал Юлий, — на меня не рассчитывай.

Явление старушки сразу вернуло его из провала. Все должно быть как надо.

— На кого ж мне еще рассчитывать?! — рассвирепела старушка. — Я сразу определила: ты — убийца. Меня не обманешь. Всю жизнь прожила! Не отпирайся!

Юлий ушел в прострацию.

«Никиты — нет и нет, от Крушуева — нагоняй, грозится выгнать, а куда выгнать меня, я и так выгнанный, а тут еще старушенция. Ее придушить — труднее курицу прикончить, бывают такие вертлявые мушки, ты ее стукнешь — а она жива, — угрюмо думал Юлик Посеев. — Эта старушка из других — ее стукнешь, и ее вроде как нет. Но дело-то в идее. Разве может такая старушка мешать мирозданью? А Никита — как раз из таких, кто мешает. Умом моим я даже не посягаю понять, как это можно, из будущего вывалиться к нам, но раз Артур Михайлович сказал, значит, так и есть. И раз такая сволочь появляется — ее надо давить, такие вот все разрушают. Недаром Артур Михайлович говорил, большевики, те хотели все разрушить, а не получилось, а вот такие, как Никита, если им волю дать, добьют уют наш. Я слова Артура Михайловича наизусть помню», — заключил Юлий.

Старушка между тем внимательно, но чуть пугливо вглядывалась в его лицо, пытаясь прочесть мысли. Но «предсмертность» на этот раз плохо сработала.

— Ну что ты боишься? — суетливо спросила она, опять оглянувшись. — Дом мой напротив, квартирка однокомнатная, но уже захапанная родней умершего мужа, так что подарить тебе не могу. Но заплачу, все, что есть — отдам.

Юлий как будто и не слышал ее.

— Зайдем в квартеру. Способ я придумала простой. Перчатки тебе приготовила, с собой и возьмешь. И деньги с часами в комоде. Всего делов-то, пять минут. И бар у нас недалеко.

Посеев мрачнел.

— Невмоготу мне, ну совсем! — чуть не зарыдала, захрипев, как будто ей кость попала в горло, старушка. — Не могу терпеть! Измучилась. И потом — все надоело! Все надоело! Все! Хочу скорей туда. Если есть Бог — мне будет там хорошо.

Юлий, однако, запылал.

— А если нет Бога — тебе тоже будет неплохо: тебя тогда, как говорится, вообще не будет… И болей твоих заодно. Как ни раскладывай — все хорошо! — он свирепел с каждым словом.

— Да пойми ты, старая рвань, не на того нарвалась… Да, я — убийца! Но я не таких, как ты, убиваю. Заруби на носу: я тебя не убью. Потому что ты — обыкновенная…

— Обнакновенная? — растерялась старушка. — Да какая же я обнакновенная?

— Вот такая. С тобою мироздание не рухнет.

— Да ты что говоришь-то? — взвизгнула старушенция.

— Ей «все» надоело! — распалялся Юлий. — Да чего ты из «всего» видела? Картошку, поди, всю жизнь чистила! На Луну летала? Нет! Чертей видела? Нет. В будущее впадала? Нет! В Париж етот или во Владивосток и то, наверное, не ездила!!

— Милиция, милиция! — не помня себя, запричитала старушка. — Меня убивать не хотят! Милиция! Помогите!

Юлий расхохотался. Хохотал он страшно, махая длинными руками в небо, и рот раскрывал так, словно хотел это небо проглотить.

Когда опомнился, старушка уже утекала в сторону, быстро, юрко, припрыгивая, скорее, скорее от того, кто не хочет ее кончать.

Павел добился все-таки на следующий день личной встречи с Никитой один на один. Утром он позвонил Кириллу и уговорил его, что приедет, и примчался мгновенно, подхватив машину.

Никита только-только встал и еще мылся в ванной. Павел подозревал, что тело у Никиты, хотя, конечно, человеческое, но с какими-нибудь неожиданностями: как-никак, а прошло тысячелетие, род мог измениться. Павлуша пожелал даже подглядеть, но Кирилл сурово отверг эти домогательства, шепнув, правда, что неожиданности могут быть, но очень тонкие, и в половой сфере, в основном. (Потому и рассматривать такое совестно).

Наконец Никита, раскрасневшийся, вышел из ванны: лицо и без того неопределенное, не то молодое, не то старое, на сей раз помолодело, а тело, как и было асимметричное чуть-чуть, и стариковское в походке, и в морщинах на руках, так и осталось на века.

Сели за завтрак. Никита вообще ни с кем никогда не здоровался, а уж сказать «доброе утро» — это просто было вне его понимания, впрочем, действительно в мире мертвых вряд ли окликают друг друга «добрым утром».

Но на этот раз он, однако, с аппетитом, хотя и молча, поел. Кирилл был бледен, внешне вял, и был, видимо, полностью погружен в свои мысли о природе и судьбе Бога. (Он упорно считал, что у Бога может быть судьба, хотя, по сути, она имеет другой смысл, чем судьба у людей). Иногда ссылался на Оригена, где великий Учитель говорил, что Бог не бесконечен, иначе Он не мог бы познать Себя. Но в целом Кирилл развивал свою собственную, довольно жутковатую гипотезу.

Договорились они просто: Павел проводит Никиту домой, до его маленькой квартирки в близлежащем подмосковном поселке…

Электричка оказалась полупустой, и два человечка из разных тысячелетий примостились рядышком у окна. В окне мелькала все та же беспредельность, все та же Россия. Но Павел никак не мог завязать разговор с Никитой, — тот издавал неопределенные звуки, и глаза его, исполненные вечным изумлением, только смотрели из стороны в сторону. Они были все такие же большие, водянистые, цвета мертвой жабы, но с голубым нежным оттенком на сей раз.