Валерий Привалихин - Восхождение: Проза

Алексей и два бросившихся на помощь бойца снесли обоих в подвал. На пол они положили уже мертвого Захарова и пришедшую от боли в сознание Веру.

Бинтов давно уже не было. Алексей снял гимнастерку, потом нательную рубаху и протянул ее солдату постарше: «Перевяжи!» Он попросил это сделать пожилого бойца, потому что видел по лицу Веры и по ее дергающимся рукам, что, несмотря на боль, она стыдится, что сейчас ее разденут. Он махнул рукой молодому солдату, помогавшему перенести Веру и политрука, и пошел с ним наверх, но у самой лестницы повернулся и подошел к Вере, опустился перед ней на колени, совсем об этом не думая, погладил ее покрывшийся испариной лоб и, глядя в серые, такие обыкновенные глаза, улыбнулся и как можно ласковее сказал: «Все будет хорошо, милая, потерпи…» — зная наверняка, что скоро все они умрут и, может быть, он окажется счастливее этой девочки, и смерть его будет мгновенной, и ему не придется мучиться, как ей, а может быть, все будет не так, и через час он будет лежать рядом с ней и умирать с в о е й смертью. Эти мысли о смерти сейчас не заставляли вздрагивать от холодного страха — они были теперь так же просты и обычны, как раньше была естественной и обычной для них жизнь.

Кончались боеприпасы, и, несмотря на то что людей можно было пересчитать по пальцам, Алексей послал уже двух связных в батальон. Они не вернулись.

Алексей не знал, что батальон перестал существовать еще вчера — мощным ударом немцы разрезали надвое армию и прошли по их батальону, по их полку к Волге. Алексей не знал всего этого, хотя и знал, что со вчерашнего вечера его рота ведет бой в окружении, и решился послать еще одного бойца.

— Федор, ты должен дойти, понял? — сказал он, обращаясь к Фомину.

Сибиряк утверждающе кивнул.

— Надо дойти, Федор, чтоб хоть узнали, что мы здесь… — Алексей хотел сказать «погибли», но почему-то не сказал, вырвал из блокнота листок с написанным от спешки лесенкой и крупными буквами донесением, свернул его вчетверо и отдал бойцу.

Фомин скользнул по развалинам. Алексей за пулеметом был наготове прикрыть его в случае необходимости.

Разведчик уползал все дальше, вот он перебросил свое сильное тело через выступ разрушенной стены, и тут же что-то произошло. Алексей, не понимая еще, что случилось, нажал на гашетку пулемета, и короткая очередь веером пронеслась над стеной, но он сразу вспомнил, что это последняя лента, и отдернул палец. Раздался крик. Алексею показалось, что он узнал голос Фомина, над выступом стены, торчащей из развалин, мелькнула чья-то рука, и все затихло.

В бессильной ярости Алексей ударил кулаком в кирпичи — выходит, он сам послал бойца в плен, а здесь он, может быть, уложил еще хотя бы одного фашиста.

— Кончай, старшой, — услышал он голос Сашки. — Ты тут ни при чем. Теперь надо думать, что он им скажет.

— Ничего он им не скажет, — зло оборвал Сашку Алексей и перетащил пулемет на прежнее место.

Сашка пожал плечами и пополз к своей амбразуре.

Потом немцы перестали стрелять, и огромный, заполнивший все, картавый, как у вороны, голос старательно и деревянно проорал каждую букву:

— Немецкое командование предлагает вам сдаться. Немецкое командование гарантирует вам жизнь и нормальное питание! — Голос умолк, как будто ожидая, что ему ответят.

У восьмерых людей, занимающих развалины дома на площади, было всего по нескольку патронов на каждого и одна пулеметная лента, и они не могли ответить так, как им хотелось.

— Рус, сдавайс! Волга буль-буль! Карош еда! Сдавайс!

У Сашки лицо стало таким, что Алексей невольно рассмеялся. А Сашка еще шире раскрыл свои синие глаза и с искренним изумлением сказал, тоже почему-то улыбнувшись:

— Вот сволочи, а? Командир, дай хоть пяток патронов по гадам.

— Тихо, Саня. Жди и надейся, — усмехнулся Алексей.

— Да, тут дождешься, — неопределенно сказал Сашка.

Не слыша в ответ выстрелов, вообще ничего, немцы зашевелились и начали потихоньку вставать.

— Не стрелять! — приказал Алексей шепотом, как будто немцы могли его услышать и как будто было чем стрелять, и почувствовал, как его охватывает дрожь, потому что он уже все понял.

Немцы поднялись и, горланя что-то, нагло пошли к их дому, прямо на его пулемет.

— Эсэс! — сказал Сашка и бросил в рот свой последний патрон то ли чтобы удержаться и не выпустить его в толпу эсэсовцев, то ли затем, чтобы немного похолодить рот, в котором уже много часов не было ни глотка воды.

— Рослые ребята, — задумчиво сказал боец, ставший вторым номером Алексея, он лежал рядом с ним и бережно держал на ладонях жирную, блестящую пулеметную ленту.

— Да, рослые, — подтвердил Алексей и нажал гашетку.

Ему казалось, что он слышит, чувствует сквозь рев пулемета этот чмокающий, как от прилипшей к глине подошвы, звук, когда пуля впивается в тело, и чувствовал, как злая радость наполняет его от каждого попадания, а не попасть он не мог, это было просто невозможно, стреляя из пулемета на таком расстоянии. И падали, падали и орали, падая и убегая и снова падая и падая, рослые, отборные немцы, которым теперь-то уж точно не придется попробовать волжской воды.

Алексей жал и жал на гашетку, видя редкие уже фигурки убегающих эсэсовцев, не понимая, что жмет зря, лента уже кончилась, а боец Семенов, второй номер, смотрит на него непонимающе и с испугом.

Наконец он отпустил гашетку, и ему на мгновение показалось, что это все, что сейчас все силы ушли из него в эти несколько секунд и он никогда не сможет оторваться от этого пулемета, шевельнуть пальцами, приваренными к гашетке, но прошла минута, и он пришел в себя.

Немцы прекратили стрелять и зловеще замолчали, но тех, кто остался еще в живых в этом доме, давно уже нельзя было ничем запугать — ни тишиной, ни громом.

— Ну, старшой, ты и наворотил, — с восхищением сказал Сашка. — Я уж было сдрейфил — здорово ты их подпустил.

«Хороший ты парень, Сашка, но что же нам теперь делать, с голыми руками?» — подумал Алексей и промолчал.

— Смотрите, товарищ командир! — толкнул Алексея в бок Семенов.

Алексей нехотя поднял голову над стволом пулемета.

На гребне развалин, где внизу лежали только что перебитые эсэсовцы, над ними стоял Федор Фомин. Он был без каски, и ветер трепал его волосы. Федор вдруг пригнулся, как будто хотел прыгнуть вперед, и, выбросив вверх кулак, крикнул коротко, зная, что больше ничего не успеет:

— Бейте гадов!

И одновременно сухо и едва слышно в грохоте идущего по сторонам боя ударила очередь «шмайссера».

Алексей понял все, как только увидел Федора, потому что ждал этого и ждал этой очереди, но все равно вздрогнул, когда она раздалась, и опустил глаза, когда пули заставили Фомина выгнуться назад, и не видел, как он размашисто упал лицом на острый битый кирпич, а больно ему уже не было.