Жоржи Амаду - Лавка чудес

– Послушайте моего совета, местре Корро: чтобы дело процветало, типография должна работать быстро и хорошо, а заказчики должны платить наличными.

Едва получив и трижды пересчитав денежки, Эстеван исчезал вместе со своими советами, сигарами, ревматизмом и тростью, от которой Тадеу был без ума: когда-нибудь, мечтал он, и у меня будет грозное это оружие – трость со стилетом…

– Однажды он достанет свой ножик и зарежет меня, – говорил Лидио Корро, сохранявший хорошее настроение и в этих трудных обстоятельствах.

А обстоятельства были таковы, что представления пришлось давать чаще, иногда и по три раза в неделю. Помогал Будиан со своими учениками, Валделойр, Аусса и некий морячок по имени Манэ Лима, списанный на берег с ллойдойвского парохода за драки и поножовщину. Он не знал себе равных в матчише и лундуне, а за время стоянок в заграничных портах научился и аргентинскому танго, и пасодоблю, и танцам гаучо, потому и говорил, что у него «международная программа». Он познакомился с Толстой Фернандой – действительно очень толстой, но очень подвижной особой, – и в объятиях моряка она порхала как бабочка. Эта пара прославилась: после «Лавки чудес» стала выступать в кабаре и снискала громкий успех в «Монте-Карло» и «Элеганте» – было это, правда, много лет спустя. А Манэ Лима, прозванный Вальсирующий Моряк, так и не покинул больше Баию – выезжал только на гастроли в Аракажу, Масейо и Ресифе.

Но Педро Аршанжо перестал радоваться, как бывало, этим участившимся представлениям: у него едва хватало времени на то, чтобы читать, чтобы учиться самому и учить Тадеу.

– Местре Педро, ведь вы и так столько знаете, зачем вам еще читать?

– Я, милый, читаю, чтобы понять, что я вижу и что слышу.

Легкую, почти незаметную перемену в нем ощутили и женщины: постоянный, верный, нежный их любовник, всем равно и щедро даривший наслаждение, уже не был похож на беззаботного юнца, который, кроме любви, других обязанностей не знал. Раньше его жизнь заполняли праздники, карнавалы, самбы, афоше, капоэйра, ритуалы макумбы, приятные разговоры, где сообщалось и выслушивалось много всякой всячины, но главным были женщины, веселая наука любви, и он служил ей усердно и безвозмездно. Теперь же не простое любопытство приводило его на террейро, где совершались обряды кандомбле, на афоше, на репетиции танцевальных групп, в школы капоэйры, в дома всезнающих стариков, не бескорыстное любопытство заставляло его подолгу беседовать с почтенными старухами. Да, какая-то неуловимая, но значительная перемена произошла с Педро Аршанжо, словно, прожив на свете сорок лет, он вдруг в совершенстве и до конца познал жизнь и мир, его окружавшие.

Когда он проходил мимо дома Сабины дос Анжос, к нему подбежал мальчуган. «Благословите, крестный!» Аршанжо взял его на руки. Мальчик унаследовал материнскую красоту, красоту Сабины, царицы танца, яростное тело которой исполнено жизни и силы, Сабины – царицы Савской. Ну вот, царица, я – царь Соломон, я пришел в царство твоей спальни. Он читал ей «Песнь Песней», и пахло от возлюбленной его нардом, – нардом, смиряющим сердечные тревоги.

– Крестный, дай денежку!

Такой же попрошайка, как и мать, – Аршанжо достает из кармана монету, и лицо мальчика расплывается в улыбке. От кого унаследовал он этот плутовской и вольный смех?

Сабина появилась в дверях, подзывает сына. Аршанжо ведет его за руку, и, обрадовавшись неожиданной встрече, мулатка смеется:

– Ты ко мне? Я думала, никогда уж не придешь.

Голос у нее томный, ласковый, спокойный…

– Да нет, я просто мимо проходил. У меня много дел.

– С каких это пор, Педро, появились у тебя дела?

– Сам не знаю. Появились. Появились дела и обязанности.

– Ты насчет святого? Или про свой факультет?

– Ни то, ни другое. Обязанности перед самим собой.

– Что-то непонятное говоришь.

Она стоит, прислонившись к стене: уста ее жаждут, тело трепещет, и ничем не прикрыта ее грудь. Трудно удержаться от искушения в такой вот вечер. Аршанжо ощущает этот зов каждой клеточкой своего существа, смотрит на красавицу и делает шаг вперед, навстречу аромату ее тела. Он достает из кармана конверт, облепленный красивыми марками: письмо пришло издалека, с края света, с Северного полюса – оттуда, где все покрыто льдом и царит вечная ночь.

– А Кирси живет во льдах?

– Она живет в городе Хельсинки, это в Финляндии.

– А-а, знаю! Кирси – шведка, хорошенькая такая! Письмо прислала?

Он вынимает из конверта фотографию, а письма нет: только на обороте снимка несколько фраз по-французски, несколько слов по-португальски. Сабина берет фотографию мальчика – ах, какой милый! Какой красивый и нежный, волосы курчавые, а глаза Кирси. Просто прелесть! Сабина отводит взгляд от фотографии и смотрит на другого, на своего сына, который носится по улице.

– Красивый… (О ком она говорит?) Вот смех, такие разные, а все-таки похожи! Педро, почему от тебя рождаются одни только парни?

Аршанжо улыбается, а жадные губы Сабины совсем близко.

– Войди…

– У меня очень много дел.

– С каких пор, Педро, у тебя нет времени сотворить мальчишку? – Она обнимает его за шею. – Я только вымылась. Видишь, вся еще мокрая…

В пышном теле Сабины, в аромате ее кожи затерялся в тот день путь Аршанжо – когда теперь явится местре Педро в «Лавку чудес», где ждут его Лидио и Тадеу? Ах, Сабина дос Анжос, самая красивая из ангелов, царица Савская в царстве своей постели! Каждой – свой черед, но случается и непредвиденное. Было ведь время, когда волен был Педро Аршанжо как птица и одним только праздным ремеслом любви занимался он! Было время, да прошло.

– Скажите мне, мой друг, сколько это будет стоить? Я не просто бедна – я разорена, вам известно, что это значит? Много лет подряд я ни в чем себе не отказывала, сорила деньгами, а теперь вот стала скрягой. Прошу вас, не обижайте старуху, назначьте божескую цену!

У Лидио Корро по дешевке «чудо» не купишь: он лучший из лучших, им неизменно остаются довольны и заказчик, и святой, не было случая, чтоб ему вернули работу; Лидио Корро – любимец спасителя Бонфимского. Заказы так и сыплются: бывают месяцы, когда обеты-«чудеса» приносят больше денег, чем типография. Приезжают к нему клиенты из Ресифе и из Рио, а один англичанин заказал сразу четыре картины.

– Какой именно святой сотворил чудо и в чем оно выразилось?

– Напишите мне каких хотите святых и чудо тоже сделайте по своему усмотрению.

Вот и эта старушенция, что стоит сейчас перед художником и размахивает зонтиком, вроде того полоумного гринго: совсем седая, вся сморщенная, высохшая, худенькая. Ей, наверно, уже за шестьдесят. Шестьдесят или тридцать? Такая она жизнерадостная, оживленная, болтливая, подвижная, что поневоле засомневаешься. Она рассказывает про своего кота, заболевшего лишаем, и приговаривает: