Константин Бадигин - На затонувшем корабле

Профессор, экономя свет, потушил фонарь. Тяжёлая, душная темнота тотчас навалилась на него. Даже сигара потеряла прелесть. Стараясь оградиться от тягостных размышлений, Хемпель задумчиво смотрел на её огненный кончик…

Сверху опять донёсся шум.

«Что это? Будто кто-то бьёт молотом?»

Ритмичные удары все усиливались. Когда грохот раздался прямо над головой, профессор, наконец, понял: рота солдат входит во двор замка.

Тяжёлая поступь войны доносилась даже сюда.

Посасывая сигару, профессор прикинул, под какой частью старого замка он находится, а потом стал перебирать в памяти обстоятельства, сопутствовавшие открытию подземного хода.

Дело было так. Три месяца назад, осматривая подвальные помещения крепости, он обратил внимание на каменную плиту пола в одной из комнат. Она была меньше истерта, чем соседние, и отличалась от них по цвету. Заметив несколько небольших углублений по краям соседних плит, он догадался, что это следы железного лома, которым приподнимали люковую крышку. Стукнув по плите молотком, он услышал глухой продолжительный гул: там была пустота.

Внизу, под каменной плитой, оказалось небольшое квадратное помещение высотой около двух метров. В одной из стен, сложенных из желтоватых кирпичей, профессор заметил замурованный вход. Именно тогда ему пришла в голову мысль: если придёт настоящая нужда, спрятать в этом тайнике все самое ценное из музейных сокровищ.

В марте, после разгрома хельсенбергских дивизий, профессор велел перенести музейные реликвии в комнату с потайным люком. А сегодня он решил осуществить своё намерение и надёжно укрыть все самое дорогое. Его подтолкнули к этому некоторые важные обстоятельства. Три дня назад крейслейтер Кенигсберга Вагнер приказал перенести сокровища музея, давно упакованные в ящики и готовые к эвакуации, в один из глубоких бункеров неподалёку от замка. Место хранения профессору показалось ненадёжным. Но приказ есть приказ, и первая партия ящиков была перевезена в бункер.

Однако учёный, до фанатизма преданный своему делу, решил дальше действовать наперекор всем приказам, на свой страх и риск. И вот хранилище найдено. Теперь он может быть спокоен, его коллекциям не грозит опасность от бомбы или пожара. Да, да, решено. Сегодня же он перенесёт сюда все самое ценное.

Но кем же все-таки замурован тайник? Профессор задумался: его мысли ушли вновь в туман прошлого, к стёртым временем именам и событиям.

…Тевтонский орден рвался к морю. Рыцарям удалось захватить изрядную часть балтийского побережья с родиной драгоценного янтаря — Земландским полуостровом.

А пруссы яростно сопротивлялись. Они не желали становиться христианами, не хотели быть рабами. Они боролись за право жить свободными людьми на своей земле. Много раз пытались они сбросить ненавистное ярмо тевтонцев…

Войну с язычниками-пруссами и литовцами орден превратил в крестовый поход против славян, населявших берега Балтийского моря. Великие магистры, не обращая внимания на протесты польских князей, продолжали завоёвывать славянские земли. Только в начале пятнадцатого века великая Грюнвальдская битва положила конец захватническим войнам орденского государства. Объединившись, поляки, литовцы и русские разбили врагов. Крестоносцы постепенно сдавали свои позиции Польше. Но, потеряв прежнее могущество, они все же оставались значительной силой.

Профессору казалось, что история в назидание снова повторяет Грюнвальдское сражение. Да, да, повторяет. Оно происходит сейчас в тех же самых местах, и вновь отстаивают в нем свою свободу храбрые, непокорённые потомки людей, победивших тевтонских рыцарей в той битве. Но несравнимы масштабы, несравнимы последствия…

Профессор вздрогнул от лёгкого шороха за спиной. Он включил фонарик. Желтоватый луч, метнувшись по стене, поймал большую серую крысу на самом верху каменной лестницы. Испугавшись света, крыса мгновенно исчезла. Профессор брезгливо повёл плечами, бросил сигару и через пробитую брешь вернулся в комнату. Люк в подземелье он тут же закрыл — снова пришлось немало потрудиться над тяжёлой плитой.

Наверху дышалось легко. В комнате ярко светила электрическая лампочка. Профессор присел на ящик с музейными экспонатами, снял кепку и пригладил остатки волос — они были светлые, слегка тронутые сединой. На выхоленном лице — почётные шрамы студенческих дуэлей.

Отдохнуть как следует не пришлось. Он услышал стук в дверь и испуганный голос своего верного помощника Карла Крамера:

— Господин профессор! Где вы, господин профессор?

— Я занят! Что случилось? Я просил меня не беспокоить.

— Гаулейтер Эрих Кох прибыл в замок и требует вас! Вы слышите, господин профессор, сам гаулейтер Кох.

В большой комнате с деревянным резным потолком и опустевшими стенами, развалившись, сидел в кресле гитлеровский вельможа. Все остальные: крейслейтеры, генералы, эсэсовская и нацистская знать — стояли, окружив высокую особу. Почти у всех на френчах и пиджаках поблёскивали золотые свастики. Несколько поодаль стояли сотрудники музея — три испуганных, но старавшихся сохранить достоинство человека. Возле кресла гаулейтера лежала собака — любимица Коха.

Когда-то здесь была столовая герцога Альбрехта Бранденбургского. Позже у одной из стен восседал на королевском троне Фридрих Великий. Ещё так недавно любопытным кенигсбержцам показывали трон — ничем не примечательное полумягкое седалище. Ещё недавно стены «тронного зала» украшались картинами знаменитых художников. Сейчас на них остались только крючья да тёмные квадраты на выцветших шпалерах. В разбитое окно врывался ветер, раскачивая бархатную занавеску. По углам пустой и неуютной комнаты расползлась сырость, на плиточном полу стекленели замёрзшие лужи.

Несомненно, историческое прошлое этой комнаты было известно Эриху Коху. Возможно, поэтому кресло его было установлено на том самом месте, где раньше возвышался королевский трон.

— Ха-ха! Глубокоуважаемый учёный муж! Посмотрите, в каком он виде. Чем вы занимались, позвольте узнать?

Приближённые наместника громко засмеялись.

— Вы меня звали, господин гаулейтер? — спросил профессор. Его голос дрогнул от сдерживаемого гнева.

— Долго вас пришлось разыскивать! Хорошо вы храните доверенные вам ценности! — заорал гаулейтер. — Они преспокойно валяются в здешних подвалах. Каждому негодяю известно, где и что лежит. Как вы допустили такое разгильдяйство, а? Отвечайте, я вас спрашиваю!

Эрих Кох, сидя в кресле, затопал короткими ногами в начищенных сапогах.

Профессор побледнел и сжал зубы. Чтобы успокоиться, он старался смотреть на гвоздь с обрывком бечёвки. На этом месте раньше висела картина Рубенса «Марс и Венера». Кто-то курил, Хемпель проглотил слюну — табак был явно настоящим.