Руслан Белов - Три грани греха

Он ставил свой «Опель», блокируя тропинку, срезавшую путь многим людям. В очередной раз посетовав, что машину придется обходить, я задумался об ее владельце. Возможно, он не осознает, что преграждает путь спешащим людям, или просто людям, пожелавшим хоть на время согреть зеленой травкой зрение, остывающее от серого асфальта.

«Эти люди, увидев на пути машину, как и я, испытывают легкую, но неприязнь к ее владельцу, – вдруг пришло мне в голову. – А что если эта неприязнь, неприязнь сотен людей, не остается втуне, а соединяется в строго ориентированную злую силу?»

Спустя какое-то время, проходя по той самой тропинке, я увидел в стороне эвакуатор со знакомым «Опелем». Водитель последнего не мог выжить – машина была вдребезги разбита, видимо, в результате лобового столкновения на большой скорости.

Не в силах отвести от нее глаз, я чуть было не наткнулся на «девятку».

Свято место пусто не бывает.

А. П. – видный специалист в геологии оловянных месторождений, лауреат двух Государственных премий. Узнав, что молоденькая девушка, нанятая им для полевых работ в Средней Азии, беременна, он не на шутку рассердился. Почему? Да, во-первых, она его коварно обманула, она обманула Всесоюзный институт минерального сырья, она обманула геологию оловорудных месторождений, обманула, устроившись на работу ради этих несчастных денег, ради оплаченных пред– и после родового отпусков. Во-вторых, рассердился, потому что из-за этого обмана ему придется идти к начальству и, разводя руками и смущенно улыбаясь, просить о дополнительной штатной единице, просить, чтобы не ехать в поле без рук, то есть без коллектора.

Не думаю, что существенной компонентой его негодования была утрата возможности после маршрутов рассматривать на фоне уютной в ночи палатки молодое милое лицо, освещаемое бесовскими всполохами бивуачного костра. Но эта компонента, конечно же, существовала – этому утверждению покивает любой геолог, нанимавший для полевых работ девушек-коллекторов. Берутся последние для исполнения приказов «Принеси то», «Заверни это», «Сядь туда», «Пойдешь со мной», и в уме – как романтический фон для соло костра, особенно если вторым номером в полевой партии выступает немолодая жена-коллега.

Об этой коллизии я узнал, расспросив штатную сплетницу отдела, расспросил после того, как увидел, как верный оруженосец А.П., сурово-монументальная Татьяна, разъяренно трясет за плечи детски расплакавшуюся новенькую лаборантку Лену, увещевая ее написать заявление об увольнении по собственному желанию. Трясет за плечи новенькую лаборантку Лену, с первого взгляда мне понравившуюся смятенно-виноватой детскостью лица. Я еще завистливо подумал: ничего девочка для по… полевых работ, во вкусе А.П. не откажешь.

Увидев меня, Татьяна отпустила девушку. Через месяц, в июне, та вышла в предродовой отпуск. Я не стал бы обо всем этом писать, если бы через год не увидел ее, пришедшую за своими декретными копейками…

Лицо ее было покрыто безобразными шрамами, но смотрело так, как будто эти ожоги покрывают наши лица – лица Павловского, Буровой, мое лицо.

Почему она окунула лицо в таз с кипятком?

Если бы не это лицо, она не забеременела бы по глупости.

Если бы не оно, Павловский не взял бы ее себе.

Чтобы посматривать плотоядно.

Как смотрел я.

Я шел, думая ни о чем. Услышал:

– Подай, сынок… Мне в церковь надо…

Очнулся, увидел одутловато-рыхлое лицо, спитое, заразно несчастное. Неприязненно отвел глаза. Пройдя вперед, оглянулся – заразно несчастное лицо обращалось к даме, ступавшей вслед за мной. Та, поджав губы, отвела в сторону высокомерный подбородок.

Увидев в даме себя, ощутил порыв вернуться, дать.

Но прибавил шагу, не в силах вернуться к несчастью.

«Я в церковь иду… У меня ничего нет, а надо подать нищему на паперти, надо купить свечу, чтобы Он услышал…

Поняв, что нужно было дать, необходимо было дать, встал, повернулся. Женщина, никем не услышанная, продвигалась к церкви. Ее понурая спина, тяжелое движение артритных ног выражали безнадежность, давно тратившую и меня. Захотелось броситься вслед, догнать, дать.

Я не бросился. Я пошел к себе, чувствуя, что опять что-то испортил. Опять испортил что-то в себе, значит – в мире.