Руслан Белов - Как я таким стал, или Шизоэпиэкзистенция

А мы с Любой продолжали смотреть друг другу в глаза и смотрели до тех пор, пока мой свет не иссяк, вернее полностью в нее не влился. Совершенно опустошенный, я опустился на асфальт. Девочка поднялась со скамьи, встала передо мной, заглянула в глаза. Я слабо улыбнулся. Передо мной стояло не умственно отсталое дитя, а человек неизмеримо способнее и добрее меня, человек, являвшийся ко мне во снах. Может, от этой ее доброты я и не почувствовал себя умственно опустошенным и ни на что не годным человеком. Умственно опустошенным и ни на что не годным по сравнению с ней, чудесным образом возродившейся. На ум пришла Полина. Я хотел вдохнуть в нее свою жизнь – не получилось. Но желание отдать осталось и, усилившись одиночеством, стало возможностью.

– Я – это ты. Помнишь меня? – сказала девочка, светло улыбнувшись. И покрутила во рту леденец.

– От сосательных конфет портятся зубы, – сказал я, авторитета ради.

– А ты их вылечишь, – улыбнулась тепло.

– Так-то оно так, но перед этим тебе некоторое время придется ходить с испорченными. А ты – это я...

– Ладно, не беспокойся о своих зубах, я потом всполосну рот и все...

Она не договорила – подошел младший лейтенант. Взяв под козырек, он сказал:

– К сожалению, я вынужден прервать вашу беседу. Мне необходимо доставить девочку в отделение милиции. О ней можете не беспокоится.

– Беспокоится? Да вы посмотрите на нее! Это она будет о всех нас беспокоиться!

Милиционер – связь наша сохранилась – посмотрел на девочку. И вспомнил свою дочь, страдавшую хроническим нефритом.

– Маше скоро станет лучше, – твердо сказала девочка, и милиционер поверил.

Он взял ее за руку, и они ушли. Я опустился на скамью, Павел сел рядом. Все на свете стало другим. Мир стал осязаем. Наконец-то предположенная мною связь людей проявилась. Я остро чувствовал, что девочка Люба – это я, и младший лейтенант – это я, и Павел тоже. Я остро чувствовал, что девочка Люба знает, что я – это она. И младший лейтенант знает, что я – это он. И Павел знает, шире и глубже прежнего знает это.

К вечеру – младший лейтенант посуетился – Павел получил за N пятьдесят тысяч рублей. Мы отнесли их в детский дом – заведующий оказался мной, и я не стал ставить никаких условий, потому что, узнав причину нашего появления, он решил присвоить из всей суммы лишь сто двадцать три рубля, чтобы, наконец, купить себе бутылку хорошего вина. Отказавшись отужинать и переночевать, мы ушли – нам было хорошо известно, что оставаться в населенных пунктах больше чем на день хлопотно, да и опасно. К тому же я твердо знал – приучать людей к чудесам непедагогично, человек не должен ждать от жизни чудес, он должен совершать их сам, и только тогда нас станет больше.

Решив переночевать за городом в лесу или на берегу Оки, мы пошли посидеть на дорогу в сквер, в котором к нам (к нашему кристаллу) присоединилось еще два человека. Устроившись на скамейке, воочию увидели Любу. Она, не пожелавшая уйти из детского дома, сидела, окруженная несчастными детьми, и сочиняла им добрую сказку. Дети смотрели на нее и припоминали, как совсем недавно она была такой же, как они, и бессмысленные их тельца согревала животворящая особенная надежда. Младший лейтенант Витя тоже был с нами. Мы чувствовали, как он идет домой к дочери Маше, идет, зная, что она вылечится, и в жизни у нее все будет хорошо, но не так, как принято в фильмах. Перед самым домом мысли его омрачились – глазами Любы он увидел седовласого Венцепилова, нового воспитателя, появившегося в дверях игровой комнаты, увидел и решил завтра же пойди в детский дом, чтобы поговорить с директором насчет этого человека, любившего власть и слепое поклонение. И, конечно же, с нами был немногословный Павел Грачев с его превентивными оплеухами, и я, все пытающийся по-своему осмыслить.

Я видел этот наш кристалл ясным зрением, и он казался мне уголком потустороннего рая, внедрившегося, может быть, чужеродно внедрившегося в наш страшно-вещественный мир, в котором не пиво делается для людей, а люди для пива. Он казался мне не вовсе не физически материальным телом, а кусочком Божьего тепла, согревающим этот рай. И я был частичкой этого тепла...

В кристалле были и Магда-Настенька со своим женихом. Они были заняты друг другом, и нам это было приятно, ибо их счастье, далеко лучась, освещало нам путь.

Из городка уйти не удалось – лишь только последний его домишко остался за нашими спинами, путь нам преградил выскочивший сзади черный "Мерседес". Из сопровождавшей его машины выскочили крепкие ребята и, спустя несколько минут, мы с Павлом в унисон думали, что багажники у "Жигулей" стоило бы делать просторнее.

Ночь прошла в замусоренном подвале старинного здания культового назначения – монастыря или церкви. Воду и хлеб на ужин принес человек в монашеском одеянии, и мы подумали, что история наша подошла к закономерному концу – церковь ереси не терпит. Утром явились трое дьяконов. Несколько охранников в защитной форме втащили стол, стулья, особая тройка уселась и принялась за работу.

Пока Павел сообщал им биографию и как дошел до жизни такой, я пытался втащить в наш кристалл дьякона, сидевшего посередине, и неудачно, может быть, потому что он, хотя и длинноволосый, был, тем не менее, бритоголовым. Все в нем было от бритоголовых – и взгляд, и ум, и комплекция. Убедившись в этом, я пал духом. Разговаривать мне удавалось лишь только с людьми, пытающимися что-то понять, да и чудесами я прочищал только таких. А этого в глазах тлела деревянно-металлическая уверенность в себе и своем идейном шампуре, занявшем место хребта.

– Нет, он меня распнет, – вздохнул я и посмотрел на дьякона, сидевшего справа от деревянно-металлического.

Это был поджарый фанатик с глазами, покрасневшими от ненависти к еретикам всех мастей. Если бы в детстве ему сказали, что земля – это море, он всю жизнь просидел бы в лодке, люто ненавидя не тонущих прохожих, ненавидя и бросая в них комья забортной воды.

– Этот тоже распнет, – решил я, и уставился в третьего. Острые серые глаза, плотно сжатые губы, постановка головы, манера сидеть – все говорило, что он человек действия, и действия, как правило, завершающегося нажатием спускового крючка.

– Неужели и у них есть соловьи-разбойники? – возопил я внутренне. – Господи, что же это такое? я ведь мечтал быть распятым за людей, но я никогда не думал, что сделают это такие несимпатичные личности.

– Ну ты даешь, – мысленно засмеялся Павел. – Думал, тебя распнут умные, интеллигентные или, на худой конец, просто добрые люди?

– Я не думал и не надеялся. Это... это казалось мне само собой разумеющимся...