Эбрахим Голестан - Мертвый попугай моего соседа

– Кругом обман. Раньше терьяк увозили – золото привозили, теперь золото утекает, а терьяк к нам везут. Нынче «героин» называется.

Это оказалась машина «Скорой помощи», и сторож попросил шофера подбросить нас. Я вытащил из кармана своего пиджака, надетого на соседа, пять туманов, дал их вахтеру – мол, когда полицейский вернется, пусть поделят, – взвалил на спину свою ношу и вышел. Я уже собирался влезть в машину, когда подоспел полицейский – такси нигде не было. Он тоже сел в «скорую», и мы поехали.

По дороге мужчина открыл глаза, но голова у него кружилась, и он снова опустил веки. Шофер заявил, что высадит нас на углу. Полицейский сказал:

– Ну, я пошел, у меня еще одно дело есть.

– Прощай, – отозвался я.

– Дал бы детишкам на молочишко. Бог тебя благословит.

Залезть самому в карман пиджака, надетого на соседа, было почти невозможно. Я сказал полицейскому:

– Сунь руку, вытащи мой бумажник.

Он полез в карман, сосед застонал. Я дал полицейскому чаевые, тот попрощался и ушел.

Улица была пуста, легкий ветерок перебирал молодые листья чинары. Только стук моих каблуков нарушал тишину. Шаги звучали как-то непривычно – наверно, от двойной тяжести. Тело у меня на спине дернулось, но давило по-прежнему, вялое и расслабленное. Раз-другой человек протяжно охнул. До дома оставалось совсем немного, когда он выговорил:

– Куда это мы?

– Полегчало? – спросил я.

– Где мы?

– Почти пришли.

– Куда пришли? – добивался он.

– Домой.

– Нет, куда ты меня тащишь?

– Мы идем домой.

– Пусти меня…

Пришлось поставить его на землю, но отпустить его я не мог – беднягу так и шатало. Я поддерживал его, а он, зажмурившись, чтобы преодолеть дурноту, кое-как переставлял ноги. Несколько шагов я почти волок его, потом нам попалось какое-то дерево, к которому я и прислонил его, придерживая за плечи. Он сказал:

– Я сяду.

– Нет, лучше пойдем. Ты простудишься тут.

– Меня сейчас вырвет.

– Ну валяй!

Но сколько он ни старался, из этого ничего не вышло – в желудке у него было пусто. Он пробормотал:

– Все на свете мне опротивело.

– Не простудись, – повторил я. – Вставай, пойдем.

– Я говорю – мне жизнь опротивела.

– Да-да, понятно. Поднимайся – и пошли.

– Куда пошли-то?

– Пошли домой.

– Опротивел мне дом. Нету у меня никакого дома. Я не знаю, где мой дом.

– Зато я знаю.

– Быть не может… Я не знаю, откуда тебе-то знать?

Я поднял его на ноги, снова взвалил на спину и двинулся дальше. Сопротивляться он был не в силах, хотя пытался. Ну и тяжелый он стал… Так я и тащил его.

– Пусти меня, – попросил он. – Куда мы идем? Откуда ты вообще выискался такой?

– Это не я выискался, а ты меня отыскал.

– Да я тебя знать не знаю.

– Рад познакомиться.

– Не знаю тебя.

– Чего же ты незнакомого человека ругал по-всякому, да в него еще цветочными горшками бросался?

– Ты мой сосед? – И он, весь напрягшись, стал сползать у меня со спины – и вовсе не потому, что я плохо держал его или спотыкался.

– Искренне ваш, – сказал я.

– Пусти меня!

Я не обращал на него внимания.

– Ну отпусти ты меня, ради Бога, – ныл сосед.

– Давай-ка погуляем немножко, подышим воздухом… И вот это одурманенное наркотиком существо у меня

на спине, существо, которое откачивали и промывали, которое теряло сознание, почти расставаясь с жизнью, вдруг решительно приказало мне:

– Немедленно отпусти меня!

Я опустил его на землю. Ему явно стало лучше, поэтому я согласился. Минуту мы молча смотрели друг на друга. Он сказал:

– Ты иди себе.

– Никуда я не пойду.

– Да что ты душу-то тянешь из меня?

– А у тебя нет души, – усмехнулся я.

– Говорят тебе: иди отсюда!

– Тебе что, эта улица от папы в наследство досталась?

Он хотел вскочить, но куда там! Ему и говорить-то тяжело было.

– Ты куришь? – спросил я. Он не ответил, впрочем, у меня сигарет не было, если бы он и попросил. Я сам не курю. – Вставай, пошли. Домой придем, там будешь обижаться.

Он не реагировал. Становилось прохладно. Я сказал:

– Простудишься!

Никакого ответа. Я подумал, что, пока его уговорю, сам простужусь, и решил размяться – начал бег на месте. Некоторое время он негодующе смотрел на меня, потом все-таки заговорил:

– Постыдись, время-то за полночь.

– Чего тут стыдиться? Зарядку делаю, чтоб не замерзнуть.

Он опустил голову. Потом спросил:

– Который час?

Я как раз перед тем, как начать пробежку, посмотрел на часы, так что сразу ответил:

– Без четверти два.

С этими словами я поставил ноги на ширину плеч и начал делать наклоны – правой рукой к левой ноге и наоборот.

– Будет тебе.

Теперь он говорил без злости, или его раздражение приняло иную форму.

– Пока ты не поднимешься, я буду делать гимнастику, – сказал я.

– Да не могу я встать!

– Это потому, что не хочешь.

– Я тебя вблизи и не видал никогда, – сказал он.

– В каком виде не видал?

– Мне из-за тебя жизни нет.

Я выпрямился.

– Да мы с тобой никакого отношения друг к другу не имеем.

– Ты прямо как кошмар неотвязный.

– Господи, да ведь это я тебя до нынешней ночи в глаза не видел!

– Из-за этого тоже… – Голос его слегка смягчился. – Я ведь тебя тоже никогда не видел.

Он поднял голову, оглядел меня, потом повторил:

– Ты мне жить не даешь.

– А ты теперь хочешь устроить так, чтобы и мне житья не было?

– Ты даже покончить с собой мне не дал… – Потом он сказал: – Ладно, хочешь, чтоб мы домой пошли?

Я молча ждал. Где-то вдалеке проехал автомобиль. Наконец он поднялся на ноги.

– Как я мечтал уснуть спокойно, навсегда. А ты тут как тут со своим пением.

Я не ответил. Он сказал:

– Почему ты ничего не говоришь? Думаешь, я дурак? Думаешь, завидую тебе?

– Да нет.

– Да, да, завидую!

– Чему завидовать-то?

– Скажи, что ты про меня думаешь?

– А что бы ты хотел?

– Я узнать хочу.

– А я хочу, чтоб ты встал и мы отправились. Я хочу не простудиться. Я хочу, чтоб ты лег спать и отдохнул. И я отдыхать пойду.

– Устал небось? – спросил он.

– Это ты устал.

– Ты даже не хочешь признать, что устал, ишь, силач! Честное слово, люди с ума посходили. Что им только в голову приходит?!

– Я же только на спине тебя тащил. Это ты считай в могилу заглянул.

Наверно, не стоило так прямо говорить, но я сказал. И тут он заплакал. Я подошел ближе и некоторое время молча смотрел на него. Он и так был слаб, а теперь совсем раскис. Я снова подставил спину и понес его, придерживая за ноги. Он пытался высвободиться, всхлипывал, повторял, что хочет идти сам. Я поставил его на землю, обхватил под мышками, он медленно, нетвердо ступая пошел. Он не мог идти, но хотел быть самостоятельным. Или он только делал вид? Нет, сил у него действительно не было.