Владимир Киселёв - Атомное предупреждение

На десерт были поданы розовощекие, словно только что сорванные с ветки яблоки – мне объяснили, что их теперь заворачивают не в бумагу, как прежде, а в специальную пленку, и они сохраняются в первозданном виде до нового урожая. Дочка главного врача мадемуазель Равелон разрезала яблоко и внезапно отшатнулась, выронила сигарету, испуганно посмотрела на своего отца и вся словно сжалась. Я посмотрел на яблоко. Там был изогнутый червяк. Формой своей он напоминал существо, которое я увидел на старом кладбище. Присутствующие сделали вид, что ничего не заметили, а Иветт молча взяла яблоко и вынесла его за дверь.

Спал я плохо, часто просыпался, каждый раз пил сидр с содой, мне ничего не снилось, но, просыпаясь, я, словно в тяжелом кошмаре, вспоминал отвратительное существо, которое увидел в разрытой могиле, и то, как переглянулись Иветт и мадам Пуапель, и как испугалась червяка мадемуазель Равелон, и думал, что, по-видимому, я заболел каким-то странным, несомненно, психическим заболеванием. И начало его лежало не на этом кладбище, а еще в Париже. Зачем бы я иначе сюда приехал через столько лет.

Когда я проснулся утром и допил свой сидр с содой, все, кроме госпожи Пуапель, уже разошлись – Иветт и Жюстин в школу, а господин Леннек на станцию по обслуживанию автомобилей. Я отказался от завтрака, сказал, что погуляю, и решительно, не оставляя себе времени на то, чтобы раздумать, отправился на старое кладбище.

Когда я заглянул издали в разрытую могилу – я остановился за несколько шагов от края, – то увидел, что там ничего нет. Казалось, это должно было меня особенно встревожить, значит, я в самом деле подвержен теперь галлюцинациям, но я, наоборот, успокоился. Я подошел ближе и решил, что спущусь в яму, хотя мне очень не хотелось этого делать.

И тут я заметил, что уже в другом углу под слоем земли и глины что-то шевелится, мне показалось даже, что я различаю беловато-грязную кожу. Я отступил от могилы, поискал глазами и увидел то, что мне нужно, – повалившийся крест, сваренный из водопроводных труб, длиной метра в полтора. Я взял ржавый тяжелый крест в руки, вернулся к яме, опустил трубу вниз и стал ковырять ею в том месте, где, как мне показалось, шевелилось это существо. Оно было на месте. Оно по-прежнему что-то жевало и едва двигалось, и никак не реагировало на то, что я разгребаю землю концом трубы. Но когда я нечаянно толкнул его этим тупым концом, оно вдруг негромко завизжало, как визжит ушибленная крыса. Я вытащил крест, бросил его на землю и быстро ушел.

Это не было галлюцинацией. Это было какой-то бессмыслицей. Находка нового жука – событие в науке. А здесь – совершенно неизвестное существо, и никто об этом не слышал?…

На лице Иветт я увидел ту же решимость и ту же боль, как в тот день, когда я снова ушел к партизанам. Она тогда словно предчувствовала, что я к ней не вернусь. По указанию руководителей местного Сопротивления меня переправили в Англию, где я учился готовить взрывчатку из подручных средств. Там и началась моя карьера химика. Впервые я увидел ее прежней Иветт.

– Не нужно было снова туда ходить, – сказала она.

– Не нужно было, – подтвердила госпожа Пуапель.

Мы были втроем на кухне, и лица женщин были напряжены и сосредоточены.

– Мы знаем об этом, – сказала Иветт. – Хоть сами не видели. И не слышали, что уже и на старом кладбище…

– Не понимаю, – сказал я. – Значит, какие-то люди сталкивались с этим существом?

– Да, – сказала Иветт. – Только не тут, а в лесу возле Рейгана.

Я был ошеломлен.

– Но ученые, специалисты какие-нибудь обследовали это явление? Что это все-таки такое?

– Не знаю, – ответила Иветт.

Я не хотел их обидеть, но все-таки сказал, что у них здесь какие-то средневековые нравы, какое-то отношение к явлениям природы, как к оборотням или ведьмам, что прежде всего следовало сообщить об этом каким-нибудь специалистам, которые смогли бы разобраться в том, что же это такое.

– Не знаю, – снова сказала Иветт. – У нас об этом, наверное, все слышали. Но разговаривать не станут. Страшно всем и гадко. Может, только господин Блоссак. Это наш инспектор. Он естественник. Преподает биологию. Поговори с ним…

После того, как я прикоснулся к этому похожему на человеческий зародыш существу концом железной трубы и услышал негромкий писк, меня не покидало странное ощущение легкого недомогания – что-то вроде начинающегося гриппа: озноб, и тихий звон в ушах, и слегка ломило суставы.

– Как вы? – спросила госпожа Пуапель. – Я вам сейчас грога горячего… С ромом. Может, вы приляжете?… – И, цедя слово за словом, неохотно добавила: – Говорят, кто это увидит, потом чувствует себя нездоровым…

Ночью мне снилось, что в комнате ослепительный свет, я каждый раз просыпался от этого, но было совершенно темно. Я закрывал глаза, засыпал, и снова, мне казалось, вспыхивало что-то, похожее на мощную лампу, на прожектор, на солнце, а может быть, на взрыв.

Господин Блоссак – человек лет немного за тридцать, похожий на Иисуса Христа, пережившего акселерацию, ростом почти под два метра, в сером костюме, судя по отворотам пиджака, конфексионного происхождения, слушал меня, морщась и слегка пофыркивая.

– Вы кто по специальности? – спросил он бесцеремонно.

– Химик, – ответил я сдержанно.

– Химия теперь как философия, – пренебрежительно отозвался господин Блоссак. – Какой вы химик?

Химия в самом деле стала теперь необыкновенно обширной наукой, и мне трудно было бы объяснить человеку, далекому от моей специальности, чем я занимаюсь.

– Лиофильность глинистых минералов, – ответил я. – В общем, это коллоидная химия.

– А теорию эволюции вы себе хоть как-то представляете?

– Думаю, что представляю, – рассердился я. – Для того, чтобы услышать ваш ответ, я что, должен доказать вам, что разбираюсь в теории эволюции?

– Нет. Я просто хотел бы выяснить, известно ли вам, что эволюция это не только естественный отбор. Эволюция не прямой процесс – многое зависит от случайностей, от действия наследственности и изменчивости, от мутаций.

Я молчал.

– Как бы вам это объяснить понаглядней? Ну вот господин Дарвин рассказал когда-то о том, как влияет количество кошек на урожай клевера. Как вам, вероятно, известно, клевер опыляют шмели. Но полевые мыши разоряют шмелиные гнезда. И в тех районах, где есть кошки, вероятность высоких урожаев клевера выше, чем в тех районах, где кошек нет. Теперь представим себе, что погибли бы и кошки, и мыши, и шмели. Что бы случилось с клевером?

– Клевер бы тоже погиб, – высказал я предположение.

– Нет. Среди массы клевера всегда найдутся несколько цветков, способных опыляться иным способом, без помощи шмелей. Это уродцы. Случайные отклонения, которые под действием стабилизирующего отбора элиминируются. Но если бы исчезли шмели, остались бы только они. Природа обладает возможностями для создания бесчисленного количества вариантов. И вот теперь, когда уровень радиации на земном шаре значительно повысился и может повыситься еще в сотни тысяч раз, природа создает новые варианты – существа, которые смогут жить только в условиях самой высокой радиации. Сейчас им ее недостает, сейчас они немощны и, вероятно, быстро гибнут. Но если случится атомная катастрофа, они получат все, что им нужно для жизни. Появление их, по всей вероятности, это и есть предвестник атомной катастрофы.