Николай Кузьмин - В футбольном зазеркалье

– Не для нас он, по-моему. Не приживется. Контракты, гонорары… Я себе и представить что-то не могу. Честно!

– М-да… – изрек Семен Семеныч, поднимаясь вместе со Скачковым. – Признаться, задали вы мне работу. Я, знаете ли, все время рассматривал этот вопрос, так сказать, с места зрителя, с трибуны. А вот глянуть от вас, с поля… Очень, очень вы неожиданно повернули! – приговаривал он, провожая Скачкова в коридор и учтиво открывая дверь на площадку. – Но ведь мы еще с вами встретимся, да?. Не последний же раз? Я к тому времени обещаю поднакопить мыслишек.

Подняться к Звонаревым он отказался.

– О, нет! Сейчас там не до меня. А как ваша нога, если не секрет? Приподняв штанину, Скачков покрутил стопой, притопнул.

– В порядке, вроде.

– И не болит? Ну, рад за вас. А то ведь, знаете… говорить начинают бог знает что.

Скачков удивился: что же могут такое говорить о нем? Да и где? Кто? Семен Семеныч, с удовольствием продляя разговор, потирал ладошками, загадочно усмехался. Ну, как это где? На трибунах, конечно. Болельщики. О, болельщик знает все! От трибун нет никаких секретов («Уверяю вас, Геннадий!»). У Нестерова, скажем, нелады с женой? Давно известно. В общежитии живет парень… Маркин в карты играет? Да кто же этого не знает? Кудрин воюет со своей чернявкой? Тоже записано. Чернявку, однако, несколько раз видели на стадионе, проявляет интерес. Сидит, как мышка, пугается, когда ревут и вскакивают на ноги, но – ничего, помаленьку привыкает.

– Или с вашей ногой. И без того… а тут еще Фохт добавил! Пытаясь вникнуть и уяснить, что имел в виду словоохотливый хозяин, Скачков легонько потряс головой:

– Постойте, постойте… Ну и что из того, что добавил?

Семен Семеныч спохватился, что сболтнул лишнее. Тем не менее Скачков настоял: если уж проговорился, так договаривал бы до конца. Страдая от собственной бесхарактерности, Семен Семеныч приложил к груди руки:

– Боже мой, Геннадий… но ведь не собираетесь же вы играть вечно?

В конце концов он признался, что на трибунах Скачкову уже подписан приговор: с ногой, травмированной вторично, ему дай бог дотянуть до конца сезона. А там зима, каникулы, несколько месяцев межсезонья – в таком возрасте, да такие перерывы. Больше того, известен ритуал его проводов на стадионе, на одном из последних матчей осенью: как понесут его ребята на плечах, как он заплачет, в последний раз ныряя в туннель, и как протянет свою заслуженную футболку молодому сменщику.

Долго набирал Скачков в грудь воздуха и замер, не выдыхая. Значит, так – похоронили? Значит, он еще живет, выбегает на поле и ни о чем не догадывается, а где-то все уже решается, решено!

Здорово все расписано. Прямо как в аптеке! Ну и кому же футболка, интересно? Или еще не решили?

Семен Семеныч диковато взглянул на него, как бы проверяя: неужели не знает?

– Белецкий. Будто вы сами не знаете!

Не знал! Даже не подозревал! Значит, Белецкий? Играл, выходит, парнишка, телепался в дубле, подрастал помаленьку – а подрастал, выходит, его могильщик! Правда, пробуют его пока что на правом крае, но Мухину вроде, рановато вешать бутсы. Муха еще поиграет… А полузащитник из парнишки может получиться. Техничный, легкий, неутомимый. Еще поднатаскается малость, научится оглядываться на ворота… Да, все как будто сходится, сошлось уже. Один состарился, другой подрос: готовая замена. Пора, брат, отыграл свое, дай другим… Многое становится понятно и в поведении Степаныча, особенно один недавний разговорчик по пути из Вены. Дипломатичный такой разговоришко, так, ни о чем, вроде, но теперь-то, после всего, что узналось!.. И появилась обида на Степаныча: не мог в открытую сказать, чтобы не было таких вот неожиданностей. Или застеснялся старик, не собрал решимости? Ну, да разговор теперь все равно состоится – не отвертится!

В квартире, покуда Скачкова не было, загустел табачный дым и сильно шибало алкоголем. Народу как будто прибавилось, компания находилась в том градусе, когда зайди любой – никто не обратит внимания.

На балконе Скачков разглядел Владика и стюардессу, изнемогавших от внимания. Какой-то низенький и плотный наскакивал на Владика и с непонятным озлоблением доказывал:

– Да поймите вы, наконец, что вы кубковая команда! Чисто кубковая!

– Да дураку же ясно было, что они сразу кинутся в атаку…

– Судья виноват. Судья, судья, судья! Он сделал игру. За что пенальти? За что? Подумаешь – снос! Это футбол, а не балет.

О футболе рассуждали всюду.

После разговора с Семеном Семенычем, после неожиданного открытия с приговором болельщиков (да и только ли болельщиков?) Скачков был раздражен. Хорошо, что никто его не разглядел, не прицелился с болтовней. Арефьич, когда расстался с местом старшего тренера в «Локомотиве», как-то в минуту откровения говорил Скачкову о людях, как он тогда назвал их, «людях около»: около спорта, около литературы, около кино или театра, которых Скачков пока не замечает, но с возрастом и опытом заметит обязательно. И вот, сбылось – заметил. Хорошо еще, что сам отгорожен от таких кромкой поля. Но вот Клавдия… Кстати, она опять чем занимается? Пора бы и домой.

Спасаясь от гвалта и клубов табачного дыма, Скачков рывком открыл дверь в угловую комнату. Там, в тишине, при свете низкой лампы копошился на ковре плотненький карапуз в штанишках с лямочками. Он что-то строил из разноцветных кубиков.

Вид домовитого, увлеченного своим делом карапуза, убил скачковское раздражение.

– Привет! – сказал он, плотно прикрывая за собой дверь.

Маленький Звонарев поднял голову и узнал его:

– О, приехал! А Маришка заболела.

– Что ты, брат? Не болеет она совсем. В гости ушла.

– А мама говорит, что она болеет и я могу заразиться.

– Ну, если мама говорит…

Поддернув брюки, Скачков опустился на колени.

– Что это у тебя? Троллейбус? А почему такой маленький? Давай сделаем его побольше, двухэтажным? Давай?

Ребенок недоверчиво посмотрел на него, поправил на плече лямочку.

– Двухэтажных троллейбусов не бывает.

– Как это не бывает? Еще как бывает! Я сам видел. Совсем недавно. Честное слово!

– Тогда давай… раз так!

Скачков скинул пиджак и принялся перекладывать кубики.

– Ну вот, смотри какой троллейбус получился. Давай, командуй. С передней площадки у тебя разрешается заходить?

В эту минуту распахнулась дверь и на пороге возникла Клавдия.

– Так и есть! Геш, ищу тебя, ищу. Все там, а ты? Идем, не расстраивай меня хоть сегодня.

Наблюдая, как Скачков натягивает пиджак, ребенок обиженно оттопырил губы.

– Сам придумал, а сам уходишь…

– Ничего, брат… – Скачков потрепал его по голове. – Я как-нибудь приеду, и мы с тобой доиграем. А троллейбусы такие есть, это я тебе точно говорю.