Виль Липатов - Лида Вараксина

Ажурные чулки Лиде Вараксиной прислали в начале июля, когда уже начались покосы, река Чулым вошла в берега, а по вечерам на деревенской улице пахло сухой пылью. Чулки на почту поступили в пятницу, в субботу Лида организовывала в клубе танцы под радиолу, и в седьмом часу вечера она в обновке шла по длинной деревенской улице.

Лида была низенькая и полная, на руках и ногах набухали мускулы, а тело было таким тугим, что на выпуклых местах при ходьбе образовывались ямочки; загорелая кожа у нее блестела, словно покрытая лаком, но лицо от солнца Лида берегла, и потому напудренная кожа казалась неестественно бледной. Лицо Лида имела широкоскулое, глаза монгольские, волосы всегда упрямо разделялись на прямой пробор, хотя она взбивала их в пышную высокую прическу.

Деревня была еще тихой, приглушенной; люди еще редко шли улицей, во дворах позванивали умывальники, над банями клубились серые дымки, так как вся деревня Яя после субботнего рабочего дня собиралась идти париться. Час-полтора оставалось до того времени, когда деревня оживет по-настоящему, и поэтому ажурные чулки Лиды Вараксиной по деревне прошли без приключений. Правда, старуха Струпина и ее средняя дочь Лялька, занятые топкой бани, увидев шагающую Лиду, специально подошли к забору, но отчего-то ничего не сказали.

В деревне было славно, тихо; казалось, что дома, палисадники, огороды, сама улица уютно поеживаются от дневной усталости, покряхтывая сладко, готовятся к длинному вечернему отдыху; дома, огороды, палисадники, улица, как и люди, за день устали и стряхивали тяжесть – вот уже весело поблескивают окна, в палисадниках загорались алые листья рябин, на огородах прорезается вечерняя влажность, а улица делается от прозрачного воздуха шире, длиннее.

Возле клуба Лида остановилась и с удовольствием осмотрела висящий на бревенчатой стене кумачовый плакат со словами «Добро пожаловать!», порадовалась тому, что березовые ветки, которыми она украсила клубные двери, еще не повяли, но хмуро сдвинула брови, когда увидела, что два стекла плохо протерты уборщицей тетей Клавой. Затем Лида подошла к дверям, вынув из белой сумочки ключ, открыла большой амбарный замок.

Клуб был как клуб. Крохотная сцена от небольшого зала была отгорожена потертым бархатным занавесом, над сценой висел плакат «Кино – самое массовое из искусств», на стенах – фотографии передовиков колхозного производства и еще несколько плакатов и лозунгов. Вместо стульев в зале стояли длинные некрашеные скамейки, которые для танцев были расставлены вдоль стен. Слева располагались две невысокие полки с потрепанными книжками, а к ним примыкал маленький столик, застланный красной скатертью из плакатного материала.

Войдя в клуб, Лида тяжело вздохнула и сурово сдвинула накрашенные брови, хотя они у нее и без того срослись на переносице. На пятачке свободного для танцев пола было написано крупными буквами: «Лида, сердце мое с тобой! Бросай комедию, давай гулять». Слова написал несносный тракторист Витька Вдовин, и, значит, уборщица тетя Клава не была виновата в том, что два оконных стекла были плохо протерты.

– Ну так и есть! – грустно сказала Лида, заметив, что левое окно не было закрыто на шпингалет. Это Витька Вдовин его вчера специально открыл, а сегодня пробрался в клуб, написал позорные для Лиды строчки и заляпал стекла вечно замасленными руками. «Надо предпринимать решительные меры!» – подумала Лида о трактористе и села за красный столик.

Она положила подбородок на руки и начала неторопливо обдумывать житье-бытье, так как ее любимая преподавательница Галина Захаровна учила, что культпросветработники должны тщательно взвешивать каждый свой шаг. «Заведующий клубом на селе – огромная культурная сила! – говорила Галина Захаровна. – Трудно переоценить то влияние, которое он оказывает на сельского жителя, потому, девочки, вы обязаны обдумывать каждый шаг!»

В клубе жила амбарная мышиная тишина; лиственничные стены были толсты, потолочный накат тяжел. В ажурных чулках, в модном платье, с модной прической, Ллда сидела за красным столом, и вялые, прозрачные слезинки стыли в уголках ее выпуклых подкрашенных глаз. Именно поэтому плакать она не смела (краска могла потечь); еще немного посидев, Лида решительно поднялась, подошла к небольшому зеркалу, что висело возле дверей.

– Нельзя падать духом! – сказала Лида громко и выпрямилась. – Надо учиться преодолевать трудности.

Приблизившись к зеркалу вплотную, Лида аккуратно припудрила нос, подправила губы, поведя плечами, вернула на место бюстгальтер, который был тесен ее каменным грудям, решительными шагами пошла к дверям, так как на крыльце слышалась тяжелая поступь и деликатное покашливание. Прошла секунда-другая, и в дверях, обрамленных березовыми ветками, появился клубный завсегдатай Иван Иванович Пассекунов, а проще – дядя Ваня, колхозный сторож, пророк и философ.

– Мир дому сему! – сказал дядя Ваня и снял с головы потрепанную шляпу. – Лидии Васильевне наш нижайший поклон!

Как и положено сторожу, пророку и философу, дядя Ваня был лыс и бородат, носил очки на веревочках, на плечах имел косоворотку с двадцатью пуговицами, а на ногах – валенки, так как даже в жару ноги у старика мерзли. Деликатно кашляя, глядя на Лиду почтительно, дядя Ваня прошагал на мягких ногах в клуб, робко остановившись возле красного стола, сделал просительный жест.

– Обеспокоен насчет свежих газеточек, – сказал он робко и опять покашлял в кулак. – Это я в смысле того, что могу ли почитать свежие газеточки.

– Почта для вас подобрана! – звучным голосом ответила Лида и особым шагом прошла к полке. – Вот свежая пресса!

С той самой секунды, как дядя Ваня появился в клубе, Лида Вараксина начала двигаться и разговаривать так, как делала это ее любимая преподавательница Галина Захаровна: Лида ходила на прямых ногах и чуть покачиваясь, глаза зорко и надменно прищуривала, плечи держала приподнятыми, а букву «р» произносила со звучной картавинкой, так что слово «пресса» прозвучало как «пхесса».

– Садитесь за стол, Иван Иванович! – пригласила Лида. – Посидите, пока не начались танцы.

В ответ на ее слова дядя Ваня обрадованно вскинул голову, разулыбался беззубо, но за стол сел не сразу, а потоптался еще на месте и сказал:

– Конопли хороши, овсы секутся. Если дело так пойдет, год будет для коровы опасный. Вех вырастет злой! А взять лето по клеверу, то окунь начнет клевать в омутах. Но щуку ты на удочку не бери! Ты ее бреднем бери, щуку-то, Лидия Васильевна.