Дэвид Митчелл - Сон №9

– Какого черта?

Я сглатываю.

– Это просто. Я знаю, как зовут вас, и когда-то давно вы знали, как зовут меня: Эйдзи Миякэ. Да, тот самый Эйдзи Миякэ. Правда. Прошло много лет…

За окном камеры Воормана клыками свешиваются сосульки. Веки Воормана очень, очень медленно поднимается. В небе гудят бомбардировщики.

– Доброе утро, доктор. Фигурирует ли Бельгия в ваших сегодняшних заметках?

Надзиратель с электрическим стрекалом в руке захлопывает дверь. Полонски притворяется, что не слышит. Под глазами у него темные круги.

– Плохо спали, доктор?

Полонски с отработанным спокойствием открывает сумку.

– Грешные мысли! – Воорман облизывает губы.– Ведь ваше медицинское заключение, доктор, таково, что я не сумасшедший, не симулянт, а дьявол? Что, будете изгонять дьявола?

– Вы полагаете, поможет?

Воорман пожимает плечами.

– Демоны – это всего лишь люди с демоническим воображением.

Доктор садится. Скрипит стул.

– Предположим, вы действительно обладаете… властью…

Воорман улыбается:

– Говорите, доктор, говорите.

– Почему же тогда Бог в этой тюрьме, в смирительной рубашке?

Воорман сыто зевает.

– А вы бы что делали, если бы были Богом? Проводили бы свои дни, играя в гольф на Гавайях? Думаю, что нет. Гольф – это так скучно, если знаешь, что наверняка попадешь во все лунки. Существование тянется так… несущественно.

Полонски уже не делает заметок.

– Так как же вы проводите время?

– Я ищу развлечение в вас. Возьмите, например, эту войну. Дешевый фарс.

– Я не религиозен, м-р Воорман…

– Поэтому я вас и выбрал.

– …но что же это за Бог, которому война кажется развлечением?

– Бог, которому скучно. Да. Людям дано достаточно воображения, так что придумайте что-нибудь новенькое, чтобы меня развлечь.

– А вы будете наблюдать из своей роскошной камеры?

С улицы доносится треск орудийных залпов.

– Роскошь, нищета – какая разница, если ты бессмертен? Мне вообще нравятся тюрьмы. Для меня они как шахты, где добывают иронию. К тому же заключенные более забавны, чем сытые прихожане. Вы тоже меня развлекаете, добрый доктор. Вам велели признать меня либо мошенником, либо сумасшедшим, а вы в конце концов признали мое божественное могущество.

– Это не доказано.

– Верно, доктор Крепкий Орешек, верно. Но не бойтесь, у меня хорошие новости. Мы с вами поменяемся местами. Вы будете жонглировать временем, силой земного притяжения, движением волн и частиц. Вы сможете просеивать сквозь сито мусор человеческих стремлений, отыскивая крупинки незаурядности. Вы будете смотреть, как во имя ваше подстреливают воробьев и грабят континенты. Вот. А я приложу все усилия, чтобы заставить вашу жену улыбаться, и еще я хочу отведать бренди начальника тюрьмы.

– Вы больной человек, м-р Воорман. Этот трюк с Бельгией ставит меня в тупик, но…

Доктор Полонски застывает на месте.

Воорман насвистывает национальный французский гимн.

Смена кадра.

– Время вышло,– говорит доктор.– Мне нора.

– Что…– У заключенного перехватывает горло.

Доктор разминает вновь обретенные мускулы. ,

– Что вы со мной сделали? – пронзительно кричит заключенный.

– Если вы не умеете разговаривать как разумный взрослый человек, я закончу нашу беседу.

– Верните меня обратно, чудовище!

– Скоро научитесь.– Доктор защелкивает свою сумку.– Следите за Балканами. Горячая точка.

Заключенный вопит:

– Охрана! Охрана!

Дверь со скрипом отворяется, и доктор сокрушенно качает головой. К бьющемуся в истерике узнику приближаются надзиратели с жужжащими электрическими стрекалами.

– Арестуйте этого самозванца! – настоящий доктор Полонски! Это посланник ада, вчера он заставил Бельгию исчезнуть с лица земли!

Заключенный визжит и корчится – охранники пропускают через его тело пять тысяч вольт.

– Прекратите этот кошмар! Он хочет трахнуть мою жену!

Он стучит закованными в кандалы ногами. Тук. Тук. Тук.

Лучше бы я не трогал свои угри – лицо напоминает жертву нападения летучего краба. Снаружи стучат и дергают ручку. Я зачесываю назад смазанные гелем волосы и открываю дверь. Это Лао-Цзы.

– Вы не торопитесь, Капитан.

Я извиняюсь и решаю, что час штурмовать «Пан-оптикон» почти настал. Вот только выкурю последнюю. Я смотрю, как рабочие устанавливают гигантский телеэкран на стену соседнего с «Пан-оптиконом» здания. Официантка с прекрасной шеей закончила смену – на часах без шести минут три – и сняла униформу. Теперь на ней пурпурный свитер и белые джинсы. Смотрится она просто круто. Вдова на прощанье выговаривает ей у автомата с сигаретами, но тут Ослица взывает о помощи – Вдова бросает мою официантку, оборвав себя на полуслове, и отправляется принимать заказы у внезапно нахлынувшей толпы посетителей. Девушка с прекрасной шеей беспокойно поглядывает на часы, чувствует, что ее мобильный завибрировал, и отвечает на звонок, повернувшись в мою сторону и прикрыв рот ладонью, чтобы никто не слышал. Ее лицо светлеет, и я чувствую укол ревности. Еще не осознав этого, я выбираю сигареты в автомате рядом с ней. Подслушивать нехорошо, но кто обвинит меня, если я просто случайно услышу, что она говорит?

– Да, да. Позовите Нао, пожалуйста.

– Наоки – парень или Наоко – девушка?

– Я немного опоздаю, так что начинайте без меня.

– Начинайте что?

– Фантастический дождь, да? – Она делает движения свободной рукой, как будто играет на пианино.– Да, я помню, как добраться.

Куда?

– Комната сто шестьдесят два. Я знаю, что осталось две недели.

До чего? Тут она смотрит на меня и видит, что я смотрю на нее. Вспоминаю, что должен выбирать сигареты, и начинаю изучать ассортимент. На рекламной картинке женщина, напоминающая юриста, курит «Салем».

– У тебя разыгралось воображение. Увидимся через двадцать минут. Пока.

Она кладет телефон в карман и покашливает, прочищая горло.

– Вы все успели услышать, или повторить то, что вы пропустили?

О ужас – она обращается ко мне. Я вспыхиваю так жарко, что почти дымлюсь. Смотрю на нее снизу – потому что стою, согнувшись, чтобы забрать из автомата свой «Салем». Девушка не так уж и рассердилась, но напором может поспорить с буровой установкой. Подбираю слова, чтобы растопить лед ее презрения и сохранить лицо.

– Э-э…– Это все, что мне приходит в голову.

– Ее взгляд безжалостен.

– Э-э? – повторяет она.

Я с трудом сглатываю и трогаю рукой шершавые листья растения в кадке.

– Я все думал,– говорю я, запинаясь.– Являются ли эти растения, э-э, искусственными. Являются. По-моему.

Ее взгляд подобен смертоносному лучу.

– Некоторые – настоящие. Некоторые – подделка. Некоторые – просто дерьмо.