Амели Нотомб - Страх и трепет

Господин Ханеда был начальником господина Омоти, который в свою очередь был начальником господина Саито, который являлся начальником мадемуазель Мори, которая была моей начальницей. Я же не была начальником ни у кого.

Можно было сказать и по-другому. Я была подчинённой мадемуазель Мори, которая была подчинялась господину Саито, и так далее, с одним уточнением, что распоряжения, двигаясь сверху вниз, могли перепрыгивать иерархические ступени.

Таким образом, в компании Юмимото я была в подчинении у всех.

8 января 1990 года лифт выплюнул меня на последнем этаже здания Юмимото. Окно в конце холла притянуло меня, словно разбитый иллюминатор самолёта. Из окна были видны такие далёкие уголки города где я вряд ли бывала когда-нибудь.

Я совсем забыла предупредить о своём приходе в приёмной. Честно говоря, я не думала ни о чём, кроме очарования пустоты за оконным стеклом.

Хриплый голос сзади произнёс моё имя, и я обернулась. Маленький, худой, некрасивый мужчина лет пятидесяти недовольно смотрел на меня.

— Почему вы не предупредили администратора о своём приходе? — спросил он.

Я не знала, что ответить, и промолчала. Потом сгорбилась, понимая, что за десять минут, не сказав ни слова, уже произвела дурное впечатление в день моего поступления на работу в компанию Юмимото.

Мужчина назвался господином Саито. Он проводил меня через бесконечные огромные офисы. По дороге меня представили несметному числу служащих, чьи имена я забывала по мере того, как они сменяли друг друга.

Затем мы вошли в кабинет господина Омоти, огромного и устрашающего, каким и должен быть настоящий вице-президент.

Потом господин Саито показал мне на одну дверь и торжественно объявил, что за ней кабинет господина Ханеды, президента. Само собой разумеется, нечего было и помышлять о встрече с ним.

Наконец, он привёл меня в огромную комнату, где работало около сорока человек, и указал мне моё место, напротив моего непосредственного руководителя мадемуазель Мори. Она была на совещании, и я увижусь с ней после обеда.

Господин Саито кратко представил меня всему собранию. После чего спросил, люблю ли я преодоление трудностей. Было ясно, что я не имела права сказать нет.

— Да, — сказала я.

Это было первое слово, произнесённое мной в стенах компании. До сих пор я ограничивалась кивком.

«Трудность», которую мне предстояло преодолеть, состояла в том, чтобы написать по-английски письмо некоему Адаму Джонсону и сообщить ему, что господин Саито принимает его приглашение поиграть с ним в гольф в будущее воскресенье.

— Кто такой Адам Джонсон? — имела я глупость спросить.

Мой начальник безнадёжно вздохнул и не ответил. Было ли нелепым не знать, кем был господин Джонсон, или же мой вопрос был бестактен? Я никогда этого не узнала, как и не узнала того, кто такой Адам Джонсон.

Задание показалось мне простым. Я села и написала сердечное письмо: господин Саито был счастлив поиграть в гольф в будущее воскресение с господином Джонсоном, и посылал ему уверения в своей дружбе. Я отнесла письмо шефу.

Господин Саито прочёл мою работу, презрительно вскрикнул и порвал листок:

— Переделайте.

Я подумала, что была слишком любезной и фамильярной с Адамом Джонсоном, и составила холодный и отстранённый текст: господин Саито подчиняется воле господина Джонсона и согласно его желанию, поиграет с ним в гольф.

Мой начальник прочёл, презрительно фыркнул и снова все порвал:

— Начните заново.

Мне захотелось спросить, что здесь не так, но было ясно, что мой шеф не выносил вопросов, как уже показала его реакция на мою попытку выяснить личность получателя. А значит, я должна была сама догадаться, как следует обращаться к таинственному Адаму Джонсону.

Несколько часов ушло на составлением посланий этому игроку в гольф. Господин Саито придавал ритм моей работе, всякий раз разрывая лист без каких-либо объяснений, кроме тех вскрикиваний, которые повторялись как припев. Мне приходилось с каждым разом изобретать новую формулировку.

Это было занимательное упражнение: «Прекрасная маркиза, глядя в ваши красивые глаза, я умираю от любви», право же, фраза не лишена остроумия. Я решила поиграть словами: «А что если Адам Джонсон станет глаголом, будущее воскресенье подлежащим, игрок в гольф дополнением, а господин Саито наречием? Будущее воскресенье согласно прийти господинсаитно адамджонсовать игрока в гольф. Получи, Аристотель!»

Я здорово развлекалась, когда мой начальник остановил меня. Он порвал энное письмо и сказал, что пришла мадемуазель Мори.

— Сегодня после обеда вы работаете с ней. А пока принесите мне кофе.

Было уже 14 часов. Мои эпистолярные гаммы так захватили меня, что я не подумала сделать ни малейшего перерыва.

Поставив чашку на стол господина Саито, я повернулась. Ко мне направлялась высокая, долгая словно лук, девушка.

Всегда, когда я вспоминаю Фубуки, мне представляется японский лук выше человеческого роста. Потому я и нарекла это предприятие «Юмимото», что означало «лук и компания».

И когда я вижу лук, я снова думаю о Фубуки, ростом выше любого мужчины.

— Мадемуазель Мори?

— Зовите меня Фубуки.

Я уже не слушала того, что она говорила мне. Мадемуазель Мори была ростом один метр восемьдесят сантиметров, рост, которого редко достигал японский мужчина. Она была восхитительно стройна и грациозна, несмотря на японскую несгибаемость, которой ей пришлось принести себя в жертву. Но более всего меня очаровало великолепие её лица.

Она разговаривала со мной, а я слушала её мягкий интеллигентный голос. Она показывала мне папки, объясняла, о чём шла речь, улыбалась, а я не замечала, что не слушаю её.

Затем, она предложила мне прочесть документы, которые были приготовлены на моём столе, стоящем напротив её собственного, и принялась за работу. Я послушно листала бумажки, которые мне дали просмотреть. Это были регламенты и перечни.

При взгляде на её лицо в двух метрах передо мной у меня захватывало дух. Её опущенные над цифрами веки мешали ей увидеть, что я её изучала. У неё был самый красивый в мире нос, японский нос, этот неповторимый нос с тонкими деликатными ноздрями, которые узнаешь среди тысяч. Не каждый японец обладает таким носом, но если кто-нибудь имеет такой нос, он может быть только японского происхождения. Если бы у Клеопатры был такой нос, география планеты претерпела бы серьёзные изменения.

К вечеру было бы мелочным полагать, что ни одно из моих знаний, благодаря которым меня приняли на работу, не послужили мне. В конце концов, я хотела работать на японском предприятии, и я добилась своего.

Первый день на работе показался мне замечательным. Потом я убедилась, что именно таким он и был.