Александр Пятигорский - Философия одного переулка

«Знаешь, — продолжал я тему намека, — но ведь есть намеки, которые очень трудно пережить или с которыми невозможно примириться?» Ника зажег мне сигарету, допил холодный кофе и сказал: «Да, конечно, но — приходится. Намек — это одновременно и замечательное средство отбора . Заметь — ведь именно этого и не смогли понять все философы-романтики, включая Гегеля, Ницше и экзистенциалистов. А может быть, и могли, но — стыдились. Поэтому они не смогли исключить из своего мышления идею противопоставления личности обществу или индивида — среде. И это — вне зависимости от того, были ли они крайними коллективистами или предельными индивидуалистами. Георгий Иванович, а за ним и Джон пытались — один намеком, а другой разъяснением — показать феноменальную пошлость и неуместность этой идеи. Ведь могущие и желающие знать не составляют сообщества. Поэтому ни один из них не может говорить о себе объединительно — «мы». Он всегда только — «я», и другие знающие для него всегда — «они», а не «мы». Отождествление себя с другим так же убивает потенцию знания, как и идиотские попытки самоотождествления . Весь современный набор отождествлений — национальных, классовых, возрастных, политических, сексуальных, религиозных — является набором способов, посредством которых «объективные идиоты всех стран» утверждают себя в своем идиотизме. Поэтому знающий всегда говорит объективному идиоту — «ты», пытаясь оторвать его от его группы отождествления (если такой шанс имеется, конечно). Но боюсь, что в этом случае намеком не обойдешься».

«Однако, — сказал я, — в намеках, кажется, тоже не было недостатка. Третий однажды сказал, что «если вы (во множественном числе!) предпочитаете погибнуть, то пусть те, кто знает, продолжают знать». Я, конечно, тогда пытался ему возразить, и наипошлейшим образом, сказав, что для них это тоже будет едва ли возможным, если они не останутся в живых». «Ерунда, — засмеялся Ника, — вот Андрей вас тридцать лет пугал „прекращением существования“, а прав все-таки оказался дедушка. Твой третий учитель — а он ведь хитрее всех, хитрее даже нынешнего персидско-шотландского суфия! — сказал однажды Фредерику, что неотвратимость глобальных катастроф есть та форма, в которую облекается ваше (опять же!) нежелание понимать прямые предостережения ». И добавил: «Ведь с намеком я могу обратиться только к тебе ! Но все-таки расскажи мне о нем хоть что-нибудь личное». «Не знаю, что и рассказывать, — отвечал я. — Просто тогда, еще не пришедшим к концу летом 1974 года, он появился без вызова с моей стороны и без видимых причин со своей собственной. Сначала он сказал (речь шла о вещах, тогда для меня совершенно необходимых, и, хотя я не просил его о них, это сильно подразумевалось): „Ваша ситуация — гораздо сложнее, чем вы ее сейчас себе представляете. Вы полагаете, что, решив проблему хлеба и крова, вы освободите себя для решения других, более важных — хотя и менее насущных — проблем, да?“ Я, разумеется, отвечал: „Да“. Он продолжал: „Нет. В вашем случае это невозможно. Но я думаю, что смогу вам помочь сейчас“.

Ах, Ника, помнишь, как в конце 1973 года, в Москве, в Черемушках, чуть не по пояс утопая в снегу, я сочинял твое письмо мне. И не совпало ли это, немного позднее, с тем, что реально случилось?

Лондон, 1976, Иерусалим, 1984, Лондон, 1986.

Пятигорский А. М.

ФИЛОСОФИЯ ОДНОГО ПЕРЕУЛКА или история еще неоконченной жизни одного русского философа, рассказанная автором, а также некоторыми другими, более или менее русскими философами

Редактор М. Ю. Привалова

Художник Е. К. Самойлов

Художественный редактор В. А. Пузанков

Технический редактор В. Ю. Никитина

Корректор Т. А. Шустина

ИБ № 19306

Сдано в набор 10.10.1991. Подписано в печать 10.03.1992.

Формат 70х100 1/32. Бумага офсетная.

Печать офсетная. Усл. печ. л. 7,00. Усл. кр.-отт. 14,50.

Уч.-издл. 5, 97. Тираж 10 000 экз. Заказ № 1022.

С 068. Изд. № 48506.

Ордена Трудового Красного Знамени издательство «Прогресс» 119847, Москва, Зубовский бульвар, 17.

Можайский полиграфкомбинат Министерства печати и информации Российской Федерации 143200, Можайск, ул. Мира, 93.

Из письма Николая Ардатовского автору, от 21 марта 1975 r.

«…Но даже если исключить это (т. е. то, о чем и я сейчас сказал. — А. П.) из моего прошлого, то и тогда я почти в точности останусь тем, что я есть сейчас». Здесь самое важное — «почти». «Почти» — это то легкое изменение интонации, которое сделало бы меня безразличным к звуку моего собственного голоса.

Термин «плохой философ» я понимаю в чисто ремесленном смысле.

Это положение мне высказал преподаватель теологии в Оксфорде, покойный Николай Михайлович Зернов, когда и начал излагать ему свою собственную, довольно безбожную биографию.

Чему, разумеется, нисколько не противоречит тот факт, что первой (и последней) должностью его в Москве была должность библиотекаря в райбиблиотеке.

Эта глава написана со слов Роберта и Ники.

Позднее выяснилось, что кроме дедушки и Анатолия в столовой находились еше двое, одним из которых был не произнесший ни слова Геня. Заканчивая свой рассказ об этом разговоре (разумеется, не имеющий ничего общего с тем, как он изложен здесь мною). Геня заключил словами: «С тех пор я и свихнулся». Я лично думаю, что Ника тогда тоже «свихнулся», но совсем в другом роде: он, по-видимому, в первый раз осознал себя свихнувшимся. Потому-то — повторяю — у него не нашлось времени испугаться.

Спустя 37 лет Ника, я и английский ученик «позднего» Георгия Ивановича, Брайен Хатчисон, сидели в ресторане, в Ист-Энде. Ника пересказывал этот разговор Брайену, а я не мог понять, почему тот, вместо того чтобы давиться от смеха, продолжает спокойно есть.

Забавно, что после «высшего» докторского экзамена по теоретической механике в Льежском политехникуме (в конце 40-х) профессор, который экзаменовал Нику, так прямо ему заявил, что «память у вас необыкновенная, но воображения маловато». Рассказывая мне об этом, Ника все еще удивлялся: «Ну, как это он не понял, что я ничего не запомнил, а все, буквально все — выдумал!»

По-видимому, в этом случае имела место реконструкция текста, который никогда не существовал в оригинале (даже устном!) — силой обстоятельств не был предназначен к такому существованию! Гарик, например, настаивал, что все путешествие явилось «метапсихическим переносом» и продолжалось одну двадцать третью долю секунды.