Мигель Сильва - Лопе Де Агирре, князь свободы

Секретарь дона Фернандо де Гусмана, бакалавр по имени Гонсало де Гираль, вбежал, задыхаясь, и подал нам знак. Мы с Лоренсо Сальдуендо заранее отобрали десяток бравых солдат из тех, у кого был зуб на Хуана Алонсо де Ла Бандеру. И вот все мы, вооруженные штыками, шпагами, аркебузами, неожиданно появляемся в шатре губернатора дона Фернандо, а дверь нам заблаговременно открыл дворецкий Гонсало Дуарте.

Лоренсо Сальдуендо отдает приказ, и все аркебузы разом стреляют. Хуан Алонсо де Ла Бандера не успел со стула подняться, пуля пробила ему правое плечо, шпага Лоренсо Сальдуендо прикончила его, вонзившись в сердце, четыре карты упали на окровавленный стол, тот, кто при жизни был бравым красавцем и бахвалом, согнулся в три погибели, из рухнувшего тела полилась кровь сразу из многих ран.

Кристобаль Эрнандес, раненный легко — мы не собирались его убивать, он просто попался нам под горячую руку, — успел добраться до двери и сломя голову помчался к реке. Но Кристобаля Эрнандеса как раз больше всех-то и ненавидели в лагере, ему не могли простить ни его нынешнего самодурства, ни прошлых бесчинств, он насиловал женщин в городе Гуанкавилка, мучил несчастных индейцев чиригуанов в Ла-Плате, Хуан Алонсо де Ла Бандера имел в мыслях назначить его начальником штаба, вот тогда бы половине из нас несдобровать в лапах у этого кровожадного шакала, но он бежит в ужасе и бросается вниз головой в реку, хочет уйти от неминуемой смерти. Каждый раз, как показывалась над водой голова, чтобы хватить воздуху или прося исповеди, на нее обрушивался град камней и пуль, пока одна пуля не попала ему прямо в лоб, и тут все высыпали на берег посмотреть, как река понесет его мертвое тело.

На этот раз, Инес де Атьенса, ты не льешь горьких слез, не молишь разрешить тебе похоронить труп любовника. Прямая как сосна, застыла ты у дверей своей хижины, черные волосы упали на смуглые плечи, ты стоишь и смотришь, как проносят мимо кровавое месиво, которое вчера еще бахвалилось и было Хуаном Алонсо де Ла Бандерой. Из двенадцати, пришедших первого января убить дона Педро де Урсуа, восемь еще остаются в живых, неутешная моя Инес де Атьенса.

Дон Алонсо де Ла Бандера, столь же преданный донье Инес де Атьенса, сколь и королю Филиппу, был мертв, я заступил место начальника штаба, судьба моя сменила гнев на милость, дон Фернандо де Гусман уже не может шагу ступить без моих советов, я его будущий родственник, его первый капитан, самый главный его любимец. Вопрос вопросов, говорю я себе, до каких высот способен подняться этот наш избранник дон Фернандо, ибо честолюбия ему не занимать и осанки хватает. Да будет угодно богу, чтобы сохранил он оба эти качества до конца нашей затеи, в таком случае в анналах истории ему уготовано место, подобное тому, какое занимает Помпеи, который был самым великим человеком на всем белом свете до того рокового дня, когда Юлий Цезарь победил его и уменьшил в размерах.

Прислушиваясь к моим рассуждениям и принимая во внимание мои советы, дон Фернандо де Гусман созвал на площади селения два собрания, которые навсегда и бесповоротно изменили цель нашего похода. На первом он скромно спросил у офицеров и солдат, угодно ли им, чтобы он, дон Фернандо де Гусман, оставался на посту капитан-генерала, который он занимал с той ночи, когда мы предали справедливой смерти губернатора Урсуа. Нантом собрании дон Фернандо был, как никогда, красноречив и великолепен. «По приказу начальника штаба и распоряжению генерала» — такими словами началось чтение указа, на площади толпились офицеры и солдаты, а также местные жители, включая индейцев и женщин, разбуженных на рассвете тревожным гулом барабанов. Дон Фернандо с секирой в руках вышел из своего шатра, мы, десять самых верных его слуг, следовали за ним.

«Благородные рыцари, сеньоры, друзья мои» — так начал он свою торжественную речь, которая вся до последнего слова была выслушана в молчании и со вниманием. Он сказал, что ему неприятно было бы занимать должность генерала, которую он занимает, если это хоть кому-то не по душе. Сказал, что губернатором он стал не по собственной воле, но был поднят на эту высоту волею отважных капитанов, однако же он останется на ней и будет доволен лишь в том случае, если получит всеобщее одобрение. «Я собрал вас, друзья мои, чтобы публично сложить сии полномочия с себя, равно как и с офицеров, сопровождающих меня, и дабы вы свободно возложили их на то лицо, которое сами изберете и назовете генералом». Проговорив это, он в знак своего отречения вонзил в землю секиру, которую держал, и скрестил руки на груди, словно античный жрец.

Всех растрогал великодушный поступок дона Фернандо, я счел себя обязанным ответить ему от имени всего лагеря, и попросил его от всего сердца снова стать нашим генералом и вождем, сказал, что мы готовы отдать жизнь, следуя за ним и ему повинуясь. Я еще не кончил говорить, как уже раздались в разных концах площади горячие здравицы дону Фернандо, и так, не встретив возражений, он был провозглашен генералом, и отец Энао благословил его на латыни со всеми церемониями.

Втopoe собрание получилось еще торжественнее первого, поскольку на нем приносили присягу и ставили подписи, и все так разгорячились, что решили идти войной на Перу, война эта неизбежно выльется в бунт против судей и королевских наместников, и против тебя, Филипп, король испанский. Мартин Перес де Саррондо говорит, что не все офицеры и солдаты в лагере склонны к таким крайностям, некоторые, как ядом, отравлены почтением к монархии и символам королевской власти, а есть и такие, что грезят об одних только сокровищах Омагуаса, в поход они вышли за золотом, а не за почестями, и душой они больше скупцы, чем воители.

— Который путь выберем, станем захватывать земли для короля или пойдем на Перу, потрудимся для свободы людей? — спрашивает дон Фернандо всех, собравшихся на наш зов. — Пусть каждый из вас скажет, что думает, без боязни, и я верно буду следовать тому, за что выскажется большинство.

— Советую вам, храбрые мараньонцы, как старый солдат, повидавший на своем веку немало, — говорю я, Лопе де Агирре, — в сей решающий момент выбрать сражение за Перу и не искать больше для короля и его управителей золотых городов, ибо все это ложь и выдумки. Бог свидетель, в Перу мы найдем славу и могущество, а те, кому любо богатство, — и богатство. Вот какой мы должны сделать выбор, а не стоять на коленях перед тем или иным королем, который, не слушая доводов, отрубит нам головы, ибо никогда не простит того, что мы предали смерти его губернатора Педро де Урсуа.

Отец Энао в епископском облачении служил службу на алтаре, воздвигнутом посреди площади. После слов «ite misa est» [28]и благословения дон Фернандо предложил нам всем принести присягу пред лицом господа и собственной совестью: