Роберт Уоррен - Приди в зеленый дол

— Откуда мне знать? — сказал он раздражённо.

Снова молчание.

— Я где-то читала, что им бреют голову. Он ничего не ответил.

— Он не даст обрить себе голову, — сказала она. — Анджело всегда гордился своими волосами. Он их так расчёсывал, что они у него блестели, как чёрный шёлк. Они и на ощупь были как шёлк.

Пауза.

— Ты знаешь, как это делается?

— Да.

— Их туго привязывают ремнями.

— Я знаю, можешь мне об этом не говорить

Она сидела напрягшись, глядя вперёд, прижав локти к бокам и вытянув перед собой руки, словно её привязали к креслу.

— И ноги тоже привязывают, — сказала она, крепко прижав ноги к сиденью. — И такую штуку надевают на голову. И…

— Да замолчи ты!

Но она будто не слышала.

— А потом включают, и электричество врывается в тебя, ударяет в мозг, несётся по позвоночнику, оно горячее, как огонь, и холодное, как лёд, оно сначала дёргает, а потом бросает…

— Заткнись! — крикнул он.

— Вот и его тоже так, ах, лучше бы меня, тогда бы…

Машина шла по инерции, он почти не держался за руль и, повернув голову, смотрел, как она бьёт ногами по полу, сотрясаясь всем телом, запрокидывая голову и истерично крича:

— Нет! Нет! Меня, меня…

Грайндер отпустил руль, наклонился и сильно ударил её левой рукой по щеке.

— Может, хоть теперь замолчишь?!

Минуту спустя он извинился.

— Ты знаешь, — добавил он, — на самом деле это вовсе не так ужасно. Ты не успеешь ничего почувствовать. Просто бац, и все. Это только кажется…

— Лучше бы меня, — повторила она тихим, слабым голосом.

— Замолчи, — устало сказал он. — Чем больше думаешь, тем страшнее все это кажется. Ни к чему мучить себя, вспоминая прошлое. И надо поменьше думать о том, что тебя ожидает. Старайся сосредоточиться на настоящем. Человек может перенести любые страдания, если научится думать только о том, что происходит сейчас, в данную минуту. Забудь обо всём остальном — и оно перестанет существовать.

Он тяжело дышал; потом, переведя дыхание, закончил:

— Если твой даго способен жить одним только настоящим, забыть о прошлом и не ждать ничего от будущего, он вполне справится. Просто его бахнет током.

Проехав с четверть мили, он сказал:

— Нам ещё далеко. Постарайся лучше заснуть. — И добавил: — Прислонись ко мне. Если хочешь.

— Спасибо, — сказала она и прислонилась.

Минут через двадцать она проснулась. Он заметил это, хотя она даже не пошевелилась. Потом он услышал:

— Сай…

— Да?

— Сай, ты думаешь, я сумасшедшая?

Помедлив, он ответил:

— Нет, — и снова помолчав, добавил: — Просто ты не могла этого не сделать.

Кэсси закрыла глаза и, казалось, снова заснула. Проснулась она, когда они уже доехали до дороги, ведущей к Паркертону. По-прежнему не глядя на него, она сказала:

— Ты тогда ушёл из больницы и бросил меня. Вышел, даже не оглянувшись. Даже не посмотрел на меня. Ты тоже не мог этого не сделать?

Сай обернулся к ней. Он слышал её словно откуда-то издалека, словно из далёкого прошлого. Ему даже казалось, что когда-то очень давно она уже задавала ему этот вопрос и он успел забыть о нем, а теперь вспомнил.

— Почём я знаю, — тихо сказал он. — Я живу, как живётся.

На подъезде к дороге на Паркертон Сай заметил огни дорожного ресторанчика.

— Тебе бы надо перекусить, — сказал он и потом добавил с притворным смаком: — Я бы и сам не прочь заморить червячка.

Они подъехали к ресторану, и она послушно вышла из машины. Их кабинет был отделан полированной сосной. Над столом висела тусклая лампочка, оформленная под оплывшую свечку, прикреплённую к стене металлической скобкой. Они сидели, не поднимая глаз, глядя на непокрытый дощатый стол, а у противоположной стены огромного, как амбар, помещения музыкальный автомат играл «Долину Красной реки».

Время от, времени Сай потягивал виски из стакана.

— Тебе бы тоже не мешало выпить. Легче станет, — сказал он.

Она отпила немного из своего стакана.

— Выпей все. Она послушалась.

Официантка принесла котлеты, кетчуп и соусницу с подливкой. Когда официантка ушла, он придвинул подливку к Кэсси.

— Ты все ещё любишь с подливкой?

— Да, — сказала она с едва заметной улыбкой.

— А я по-прежнему с кетчупом.

Но он даже не взял вилку. Держал в руке пустой стакан и смотрел на него. Наконец поставил стакан, разломил булку и намазал её кетчупом.

Они ели молча, медленно.

— Мы с тобой уже были здесь однажды, — сказала она.

— Я не помню.

— Тогда тоже играл автомат, только что-то другое. И здесь танцевали.

— Не помню, — повторил он.

Он подозвал официантку и заказал сладкий пирог и два кофе. Съев несколько кусочков пирога, она отложила вилку в сторону.

— Вкусно. Мне всегда нравился пирог с яблоками, но сейчас я больше не могу. Я просто не в состоянии проглотить кусок.

— А надо бы.

Но она действительно не могла.

— Ну ладно, — уступил он. — Пей кофе.

Она пила кофе медленно, маленькими глотками. Поставила чашку и посмотрела на него.

— Тогда здесь были разноцветные лампочки на потолке, — сказала она. — Они вращались, эти лампочки.

— Я же сказал тебе, что не помню.

Она отхлебнула кофе. Потом улыбнулась:

— Смешно.

— Что?

— Мы сидим здесь вместе, словно ничего не произошло.

— Чего не произошло?

— Словно ты не ушёл тогда из больницы, даже не поглядев на меня. Сидим как ни в чём не бывало. Как будто мы живём в Паркертоне и ты работаешь инженером на электростанции. Как будто ездили в Нэшвилл навещать нашего мальчика в колледже. А на обратном пути проголодались и заехали сюда. Как будто…

— Извини, — прервал он её, так резко поднявшись, что пряжка его ремня зацепилась за край стола.

В туалете он остановился перед зеркалом и увидел тяжёлое, круглое, обветренное лицо на толстой шее, заметил висящую на нитке пуговицу, пристально вгляделся в поблекшие невыразительные глаза в зеркале, смотревшие на него со злобой. Он напомнил себе, что пришёл сюда не в зеркало глядеть. И нечего ему тут стоять.

Но, моя потом руки, он снова увидел в зеркале свои блеклые, опухшие глаза и, услышав, что кто-то подходит к двери, почувствовал, что способен сейчас ни за что ни про что ударить незнакомого человека. Поэтому он быстро зашёл в туалетную кабину, запер дверь и стоял там, слушая, как вошедший справляет нужду, моет руки, а может, и лицо и, наверное, причёсывается — уж очень долго пришлось Саю ждать.

Вот ведь до чего довела его проклятая жизнь. Стой тут, запершись в туалете, дрожа от страха и говоря себе: забудь о прошлом, не думай о будущем, живи только сегодняшним днём, и ты вынесешь все что угодно.

Но человек так не может. Оказывается, человек не может так жить. Сай начал мучительно задыхаться, чувствуя, будто огромная лапа забралась ему под ребра и норовит схватить его сердце и выжать его, как мокрую тряпку, сдавив в жалкий комочек, а потом выдрать это сердце с корнями.