Харуки Мураками - Сборник рассказов

Я не речист и предпочел так же, как она, молча улыбаться.

— Вы страшно похожи на одного моего знакомого.

— О! — поразился я. Банальная фраза, которая была в ходу в мои студенческие годы, в пору ухажерства. Женщина же явно не принадлежала к тем, кто пользуется избитыми трюками.

— Вы похожи на него невероятно — и лицом, и фигурой, и манерой говорить… Всем обликом. Я наблюдаю за вами с тех пор, как вы появились.

— Хотелось бы взглянуть на того, с кем у меня такое сходство, — сказал я. И эта реплика всплыла откуда-то из прошлого.

— Правда?

— Да, хотя мне и страшновато.

Ее улыбка на мгновение ушла вглубь, но тут же вернулась.

— Это невозможно, — сказала она. — Уже пять лет, как он умер. Как раз в вашем возрасте. Это я его убила.

Фортепианное трио закончило очередное выступление на эстраде, вокруг рассыпались аплодисменты.

К нам подошла девица, исполнявшая на вечере роль хостессы — хозяйки.

— Вы, я вижу, увлечены беседой? — Да, — сказал я.

— Конечно, — дружелюбно подтвердила моя собеседница. Хостесса спросила:

— Хотите сделать заявку? Они могут исполнить вес. что захотите. — Нет-нет, все отлично, мне нравится, что они играют… А вам? — Мне тоже.

Хостесса с улыбкой перешла к следующему столику — Любите музыку? — спросила женщина

— Если мир вокруг хорош и музыка хороша, то да.

— В хорошем мире не может быть хорошей музыки, — сказала она. — В хорошем мире воздух ведь не вибрирует.

— Вот именно.

— Помните фильм с Уорреном Бити, где он играет на фортепиано в ночном клубе?

— Нет, не видел.

— Одну из посетительниц клуба, бедную, несчастную женщину, играет Элизабет Тейлор, и Уоррен Бити предлагает ей заказать какую-нибудь мелодию.

— И что же, — спросил я, — заказала она что-нибудь?

— Не помню… Фильм-то старый. Она отпила виски, и кольца на ее пальцах засверкали. — Неприятное слово «заявка». Чувствуешь себя каким-то ущербным. Как будто берешь книгу в библиотеке. Не успеет эта музыка начаться, как хочется, чтобы она поскорее кончилась.

Она сунула в рот сигарету, я зажег спичку.

— Да, — сказала она, — мы ведь говорили о том, кто был похож на вас.

— Каким образом вы его убили?

— Запихнула в пчелиный улей.

— Шутите, надеюсь…

— Шучу, — согласилась она.

Вместо того чтобы вздохнуть, я глотнул виски.

— По закону я, вообще-то, не убийца. — сказала она, — И по совести тоже.

— Ни по закону, ни по совести вы не убийца. — Мне не хотелось развивать эту тему, и я подытожил суть дела. Но вы убили человека.

— Да, — охотно подтвердила она. — И он был очень похож на вас. Музыкант заиграли что-то знакомое. Какую-то старую вещь, но я не мог вспомнить название.

— Дело не заняло и пяти секунд. — сказала она, — я имею в виду убийство.

Некоторое время мы молчали. Она, видно, любила помолчать.

— Вы никогда не думали о том, что же такое свобода? — спросила она.

— Иногда, — ответил я, — а почему вас это интересует? Вы смогли бы нарисовать маргаритку?

— Пожалуй… Совсем как тест на интеллектуальные возможности.

— В этом роде, — засмеялась она.

— Ну и что, я выдержал?

— Да, — засмеялась она.

— Спасибо, — сказал я. Зазвучал "Прощальный вальс".

— Одиннадцать часов пятьдесят пять минут, — сказала она, мельком взглянув на золотые часики-кулон, висевшие у нее на груди.

— Обожаю эту мелодию, — сказала она. — А вы?

— По-моему, "Мой дом на перевале" лучше. Там тебе и серна, и дикий бык.

Она ласково улыбнулась.

— Приятно было поболтать. До свидания.

— До свидания, — сказал я.

Чтобы экономить воздух, фонарь задули, и все вокруг погрузилось в кромешную тьму. Никто не издавал ни звука. Только слышно было, как с потолка мерно, каждые пять секунд, надает капля воды.

— Старайтесь не дышать… Воздуху осталось мало… — Это сказал пожилой проходчик. Голос был тихий, но все равно камни на потолке едва слышно скрипнули.

Сгрудившись во мраке, шахтеры напряженно вслушивались. Ждали одного-единственного звука. Звона кирки. Звука жизни. Сколько времени уже длилось ожидание… Мрак постепенно растворил реальность. Все, что было, происходило в далеком прошлом, в каком-то другом мире. Или — все еще будет? В далеком будущем и в ином мире?

— Старайтесь не дышать, воздуху осталось мало… Конечно, снаружи к ним пробивались. Как это бывает в кино.

Перевод с японского: Л. Громковская

Перевод с японского: Андрей Замилов

Я до сих пор не уверен, стоило ли рассказывать жене про налёт на булочную. Хотя… пожалуй, это не тот случай, когда можно строить догадки — «стоило» или «нет»? Ведь бывает же так, что неправильный выбор даёт правильный результат и совсем наоборот. Чтобы избегать этой, скажем так, непоследовательности, нужно занимать позицию, при которой мы на самом деле ничего бы не выбирали . Я по большей части так и живу. Что свершилось, то уже свершилось. Чего ещё не было, того не было.

При таком подходе к жизни и происходят случаи подобные этому, когда я, сам не зная зачем , рассказал жене о налёте на булочную.

Что сказано — то сказано. Что затем случилось — уже случилось. Если эта история и покажется кому-то странной, причину нужно искать в самой ситуации вокруг неё. Но как бы я ни размышлял, ничего не изменится. Ведь, это не более чем мои мысли.

Я рассказал жене историю о налёте при стечении неких обстоятельств. Совсем не значит, что я заранее решил поведать ей об этом, или начал невзначай: "Кстати…". Я совершенно не помнил, что когда-то на булочную нападал, пока не проронил при жене фразу "налёт на булочную".

Тот налёт вспомнился случайно — во время нестерпимого голода. Мы с женою легко поужинали в шесть, а уже в полдесятого нырнули в постель и уснули, но почему-то одновременно пробудились посреди ночи. Часы показывали около двух. Тут же на нас обрушилось, как ураган из сказки "Волшебник страны Оз", жуткое чувство голода. То было сокрушающее и, можно сказать, нерезонное чувство.

При этом в холодильнике не оказалось ничего, достойного именоваться продуктами: французский салатный соус, шесть банок пива, две ссохшиеся луковицы, сливочное масло и средство для удаления запаха. Мы две недели как поженились и ещё толком не разобрались во взаимных вкусах. Признаться, в то время нам ещё много в чём предстояло разбираться.

Я работал в адвокатской конторе, жена — в школе дизайна. Мне было двадцать восемь или девять (почему-то постоянно забываю свой возраст в год женитьбы), она — на два года и восемь месяцев младше. Наша полная забот жизнь кипела в сумятице замкнутого пространства, и руки попросту не доходили до закупки продуктов про запас.