Вадим Смоленский - Записки гайдзина

– Да, вижу. Отлично вижу. Боковым зрением. Сквозь пальцы. А прямым зрением я смотрю в другую сторону и вижу вещи, которые мне приятнее видеть. Кто осудит меня за это? Я гость! В гостях не принято замечать хозяйские минусы. И ты, Веня, ты тоже не замечай. Лучше выйди в заливное поле и задери голову вверх. Боги тебя услышат.

– Так просто?..

– Ну посуди сам. Тутошнюю стагнацию разгребать все равно не нам с тобой. И с дефляцией они сами будут воевать. Про коррупцию я уж и вовсе молчу, нас до нее и близко не допустят. Спрашивается: что зря сотрясать воздух? Какое нам дело до динамики индекса Никкей Двести Двадцать Пять?!

– Вадя, ты так горячишься, что впечатление обратное. Может, тебе и вправду есть дело до этой динамики?..

– Дело в принципе! Номинально я в полном праве ничего не знать ни о каких индексах. Я в полном праве оставаться белой вороной по всем параметрам. Если говорить начистоту, то огорчает меня здесь лишь одно.

– Что же?

– Здесь крайне трудно повстречать черную цаплю .

– Хм... А кого не трудно?

– О, Веня, кого здесь только не встретишь! Сюда слетаются зеленые фламинго и травоядные беркуты, куцехвостые павлины и крылатые киви, буревестники с морской болезнью и совы с куриной слепотой, желтые синие птицы и адские райские птицы. Здесь их всех по чуть-чуть, но это такой паноптикум! И лишь одни черные цапли летят не сюда, а отсюда. Летят к попугаям, летят к дятлам, летят к голубям... И даже – в это трудно поверить – к нам, к воронам! Здесь остаются только белые цапли и серые, а черным приходится туго. Я бы не хотел родиться черной цаплей. Да и белой цаплей, если подумать, я тоже не хотел бы родиться. Я лучше останусь гайдзин. Я буду гайдзин в чужом отечестве.

– ...НЕТ УЖ, ПОЗВОЛЬТЕ !..

Омия – Уэно

Мы оба обернулись. В вагонном проходе стоял не кто иной, как гражданин Кузьма Минин, бородатый, босоногий и бронзовый. Он опустился на лавку и строго нахмурился.

– Вот вы, молодой человек, говорите «гайдзин».

– Ну, допустим...

– А нужно, милостивый государь, не эскапировать, понимаешь, а время собирать камни!

– В каком смысле?

– Да в таком! Вам ведь все одно пня под зад дадут – стало быть, прибудете обратно. Гайдзин, не гайдзин, родина призовет. Тут-то вы и пригодитесь. Вы ведь по этому экономическому чуду каждый день ногами ходите. Так вы ж подмечайте! А то что же получается – как сингапур, так азиатский дракон, а как змей-горыныч, так рожей не вышел. Надо смотреть на них и учиться.

– Чему учиться?

– Всему! Коллективизму, понимаешь, ответственности, смекалке! Разному там менеджменту. Все подмечать и внедрять у себя. Тогда будет сдвиг, понимаешь. А разбежаться по углам это мы все умеем, колбасу чужую жрать.

– Отчего же колбасу...

– А что, нет? Зачем это еще «гайдзин»? Придумали тоже. Надо в гуще, понимаешь, всем миром чтобы. Тогда будет сдвиг.

– Но я ведь... Я по-другому, но я тоже способствую... Я тоже болею душой...

– Душой это мы все горазды. А как рукава засучить, так врассыпную.

– Да нет же... Я как бы... У меня свой пятачок, на котором я полезен...

– Знаем мы ваш пятачок!

– Это вот раньше, до технического прогресса, конечно... А теперь время и пространство сжимаются, теперь компьютерные сети...

– Слыхали мы про ваши сети!

– Теперь уже неважно, где ты физически... Вот, скажем, Николай Гоголь...

– Вы, государь мой, шибко высокого о себе мнения!

– ...И МЫ ТОЖЕ !!!...

Уэно – Ёсино

– Мы тоже внутренние гайдзины!

В проходе стояли Рабочий и Колхозница.

– Мы тоже гайдзины в своем отечестве! Мы тоже любим все восточное и японское!

Они побросали инструменты на пол, уселись на лавку, и Рабочий заговорил:

– Моя жизнь протекала в темноте и невежестве, пока ее не перевернули Овцев и Цветочников. Вы читали Овцева и Цветочникова? Они открыли мне глаза. Я вдруг осознал, сколько чрезвычайного таится во всем японском. Я продолжил самообразование, я прочел «Склон Фудзиямы», «Загадку самурайской души», «Менеджеров в кимоно», «Вкус харакири», «Голую гейшу и ее четыре шогуна», «От ваби до васаби» – целую библиотеку.

– Ничего себе, – сказала Колхозница.

– Вот взять иероглифы, – продолжал Рабочий. – Их насчитывается уже десять миллионов, и каждый день рождаются новые. Мы с вами сейчас едем в поезде, а в эту секунду рождается иероглиф. Спрашивается: зачем? Куда такое количество? Ответ: чтобы хватило на всех гейш. У гейш, как известно, имен нет, есть только иероглифы, и повторяться они не должны, иначе это грех перед Буддой. А у каждого японца, помимо жены, обязательно еще и гейша, или целых две. Вот и считайте сами, какую прорву надо обеспечить. Существуют особые фирмы по разработке иероглифов, их услуги стоят баснословных денег, но японцы платят и еще сверху приплачивают, потому что у нас любят говно лаптями хлебать, а у них культура!

– Это надо позаимствовать! – сказал Минин. – Это надо внедрить!

– Или вот, скажем, рыба фугу. Вы знаете, как нужно медитировать на рыбу фугу? Рыба фугу очищается от водорослей, накачивается насосом – есть такие специальные бамбуковые насосы – и помещается между инем и янем. Тогда у нее начинают по-особому вибрировать жабры, а ваш спинной мозг это дело улавливает и переправляет в гипофиз. С непривычки можно и помереть, но если не помер, то открывается астральная чакра, и постигается природа мистических тел. Это сыграло большую роль в обеспечении экономического чуда. Все японские служащие в обязательном порядке медитируют на рыбу фугу большую часть рабочего дня. Рыба фугу объявлена национальным сокровищем и воспевается в официальном гимне компании Шарп.

– Это надо внедрить, – сказал Минин. – Это мы с Пожарским обсудим.

– Конечно, там много необъяснимого. Много такого, чего европеец никогда не поймет, даже если посвятит этому жизнь. Вот, например, интересный обычай: когда японец женится, то он берет свою новую тещу, сажает к себе на закорки и тащит на горную вершину. Там они садятся, выпивают на двоих бутылку сакэ и спускаются обратно – только уже не он несет тещу, а она его. Верхом на теще он доезжает до самого загса. Необъяснимо? Пожалуй, для западного ума. Но этот обычай скрепляет родственные узы и рождает такую социальную стабильность, какой восхищался еще Плеханов! У нас про тещу анекдоты травят, а у них она сакральная фигура и цементирующее звено.

Ёсино – Кагосима

– Вот видите, молодой человек! – обратился ко мне Минин. – Товарищ приобрел глубокие познания, читая книги. А вы тут живете, и не в курсе. Стыдно!

– Да, я очень люблю читать! – воодушевился Рабочий. – Вокруг столько книг, столько поэзии и прозы, столько блистательных переводов! Я вам сейчас почитаю.