Шервуд Андерсон - Смерть в лесу

И вот она лежала перед нами в лунном свете, совсем непохожая на старуху, застывшая и тихая. Кто-то перевернул ее на спину, и я увидел все. Я содрогнулся всем телом от какого-то странного, таинственного чувства, мой брат — тоже. А может быть, это было от холода.

Мы никогда еще не видели женского тела. Возможно, что из-за снега, облепившего замерзшую плоть, она казалась такой белой и прекрасной, такой мраморной. В толпе, пришедшей из города, совсем не было женщин; но один из мужчин, кузнец, житель нашего городка, скинул с себя куртку и прикрыл ею тело. Потом он поднял мертвую женщину и понес в город; все молча пошли за ним. Тогда никто еще не знал, кто она такая.

Я видел все, видел похожий на уменьшенную беговую дорожку круг в снегу, протоптанный собаками, видел недоуменные лица мужчин, видел белые, голые девственные плечи, слышал, как люди шепотом обменивались замечаниями.

Мужчины были озадачены. Они отнесли тело в похоронное бюро; кузнец, окопник, шериф и еще несколько человек вошли и заперли за собой дверь. Если бы тут был наш отец, он, пожалуй, проник бы туда, но нам, мальчикам, никак нельзя было.

Мы с братом разнесли остаток газет, а когда пришли домой, всю историю рассказал брат.

Я не произнес ни слова и рано лег спать. Может быть, потому, что он, по-моему, не так все рассказал.

Позже я, должно быть, слышал в городе еще какие-нибудь подробности о старухе. На следующий день ее опознали, и началось следствие.

Где-то разыскали ее мужа и сына и доставили их в город. Вину за смерть старухи пытались взвалить на них, но из этого ничего не вышло. Они полностью доказали свою непричастность.

Тем не менее весь город был настроен против них. Им пришлось уехать. Куда они делись, я и по сей день, не знаю.

Я помню только эту картину в лесу — толпу, голое девическое тело, опрокинутое лицом в снег, следы от беготни собак и ясное холодное, зимнее небо вверху. По небу плыла белые клочья облаков. Они проносились над маленьким открытым пространством между деревьями.

Я сам не заметил, как из этой сцены в лесу со временем возникла та повесть, которую я ныне пытаюсь рассказать. Все мелкие черточки, как видите, пришлось подбирать исподволь, значительно позже.

На моих главах случалось разное. В дни молодости я работал на ферме у одного немца. Тамошняя служанка боялась хозяина. Жена фермера ненавидела ее.

Я многого там насмотрелся. Позже я попал в довольно жуткую историю с собаками — в лесу, в Иллинойсе, ясной, лунной зимней ночью. Еще в школьные годы я как-то летом отправился с товарищем вдоль ручья за несколько миль ют города и отыскал дом, где жила старуха. С тех пор, как она умерла, никто там не жил. Двери были сорваны с петель, оконные стекла разбиты. Мы с товарищем стояли на дороге, и вдруг из-за дома выскочили две собаки просто две бродячие дворняги. Собаки были огромные, тощие, они подбежали к забору и уставились с той, стороны на нас.

Все это вместе — история старухи и ее смерть — стало для меня, когда я вырос, словно музыкой, доносящейся издалека. Мне пришлось медленно подбирать ноту за нотой. Необходимо было что-то осмыслить.

Умершая женщина была из тех, что обречены питать собою чужую жизнь. Собственно говоря, она всю жизнь ничем иным и не занималась. Она питала собою чужую жизнь еще до того как родилась, ребенком, девушкой, батрачившей у немца на ферме, замужней женщиной, старухой, и после того, как она умерла. Она поддерживала жизнь в коровах, в курах, в свиньях, в лошадях, в собаках, в мужчинах. Ее дочь умерла в раннем детстве, с сыном у нее не было человеческих отношений. В ту ночь, когда она умерла, спеша домой, она несла на себе питание для чужих жизней.

Она умерла на прогалине в лесу и даже после смерти питала собой чужую жизнь.

Вот почему в тот вечер, когда мы с братом вернулись дамой и мать и сестра слушали его рассказ, я чувствовал, что самого главного он не коснулся. Он был слишком молод, и я тоже. В такой завершенности есть своя красота.

Я не хочу подчеркивать это обстоятельство. Я только хочу объяснить, почему я тогда не был удовлетворен рассказом брата и остался неудовлетворенным до сих пор. Я говорю об этом только для того, чтобы вы поняли, почему я попытался вновь рассказать эту простую историю.