Владимир Маканин - Асан

Погиб Руслан-Рослик, который так настойчиво хотел со мной дружить… Мы отправили колонну без прикрытия в недалекий рейс. Четыре грузовика, едва заполненные бочками солярки, – всего-то! И один бензовоз, полный под завязку… Если и захватят, то без боя. Я сам провожал колонну. Этот бензовоз-гусак шел впереди. Он и надутый был, как настоящий гусак. Вел за собой птиц поменьше.

Но как только колонна оказалась вблизи гор (только завиднелись!), трое шоферов-чеченцев передумали служить федералам. Совсем молодые!.. Надумали стремительно, в одну минуту!.. И не просто же так сбежать к Басаеву, а с солярой! С полным бензовозом!.. И конечно же, первыми вынули стволы.

Но шофера, не хотевшие в горы, тоже успели схватить свои стволы. Переметнувшиеся битый час уговаривали верных отдать им солярку. Но никак!.. Бранились, трясли автоматами!.. По счастью, те и другие не передрались, а поделились. Два грузовика и бензовоз увели с собой переметнувшиеся, а другие две единицы отспорили и оставили себе верные. Они уже не ссорились. Это вам – это нам. И в разные стороны… Они даже пожали друг другу руки.

Рослик был сопровождавшим от наших складов, и ему бы тоже вернуться назад. Но у него идея! Пока колонна делилась надвое, Рослик успел позвонить мне по мобильному. Он предупредил, что он уйдет с чеченцами, с перебежчиками. Он пойдет, чтобы узнать, где и у кого поименно осядет солярка. Затем он вернется и доложит мне… а уж я, то бишь Сашик, то бишь майор Жилин, как-нибудь свое стребует!.. Разве нет?!

Опасно, но голос Рослика по телефону звенел. Он, кажется, был горд, что ситуация осложнилась и что он нашел выход. И ведь, как-никак, он уже в деле!

Половина машин, с бензовозом во главе, свернув, поползла прямым ходом в горы. Рослик с ними… Переметнувшиеся уходили горной дорогой быстро и вдохновенно. Удалось!

Но только-только они порадовались. А в небе над ними уже зависла пара “сушек”.

Если в горы, прячась, уходит без сопровождения горючка, федеральным летчикам не надо приказа. Ни даже подсказки… Ясное дело! Зачем подпитывать Басаева?.. Тем более бензовоз! Явно краденый… Ату его! Су-25 атакуют легко.

Два грузовика и бензовоз были сожжены за две с лишним минуты. Настоящее адское пламя… Температура взорвавшейся ракеты класса “воздух-земля” сама по себе не так уж высока. Зато в струе газа, возникающего на две-три секунды после разрыва, запредельна… Я впрыгнул в свой джип, захватил Руслана – мы примчались на черное место… Сразу, торопясь, примчались, но смотреть было нечего. Даже грузовики сгорели в ноль, в ничто. Людей тем более не собрать… Вместо людей лежали вразброс невнятные обгорелые куски. То ли дерева. То ли куски неких животных… Окурки , говорят боевики. Настоящие окурки войны… Один из этих окурков хотел быть другом майору Жилину. И я не мог узнать, который.

Я знал не менее полусотни погибших, кому я еще вчера пожимал руку при встрече. Кому смотрел глаза в глаза… Смерть на войне – всегда гадина, и все мысли у нее про тебя. Но при этом смерть с умыслом дразнит тебя чужой смертью. Тебе кажется, что чужой.

Со временем мой шаг сделался тих, как сама тишина. Я мог бы ходить по складам, закрыв или завязав глаза… Особенно по ступенькам пакгаузов. Шаг складского начальника.

Полумрак складов при таком шаге засасывается напрямую в меня изо всех углов – в мои артерии, в сердце… в мозги… в мышцы ног. Это профессиональное… Складской человек обязан слышать мышей раньше, чем мыши его.

Я легко различил голоса пацанов. Их разговор о ефрейторе Снегире.

Затем неразборчивое бу-бу-бу.

Я колебался, зайти ли к ним. Только убедиться, что у них все спокойно. Для этого достаточно прислушаться… Стоя у двери… Или, может, зайти к ним, заглянуть?.. На минуту.

Я уже было толкнул дверь, но тут они заговорили про меня… Ага!

– … Ждет колонну.

– Ни фига он не ждет.

– Нам не выбраться, пока майор не поможет.

– Н-не хочет он н-нам помогать. П-почему?.. Не знаю. Меня тошнит, когда этот старый м-мудак говорит мне “сынок”…

“Старый мудак” меня задело без обиды.

Не понравилось?! Я только усмехнулся… Дети… Для подросших детей такой выпад обычен. Кто из отцов для них не старый мудак?

– Все здесь не так. И этот пакгауз его мудацкий!.. И ложка его мудацкая!

Алик взорвался. Я услышал легкий звон. Он, видно, швырнул ложку куда-то в угол… С ненавистью!.. Солдатская подружка. Легкая алюминиевая ложка.

– Ямой пугает! Зинданом!.. Что он знает о яме?!. Да мы и так у него в рабах – в этой вонючей темной яме сидим!

Алик вопил в сторону двери, словно знал, что я здесь и рядом.

Но я сдержал себя… Возможно, его солнечные зайчики. Не дающие покоя его глазам… Больной пацан.

Олег успокаивал, такой рассудительный:

– Как только Хворостинин поведет колонну, сразу и мы… Майор нас отправит. Майор Жилин правильный мужик.

– Крутит он… Сколько раз он нас надувал. Завтра, завтра! день-два!.. И опять завтра!

Олежка повторил:

– Он правильный мужик. И он твои деньги взял.

– И что?

– У него семья. Значит, деньги для него важно… Деньги не просто так.

Алик фыркнул:

– Деньги?.. Для него сотня долларов не деньги… Они здесь такими тысячами ворочают! Они думают, солдатня ни хера не понимает, кроме как пожрать… А мы понимаем!.. Мы еще как понимаем! Я даже не знаю, зачем он взял мою зеленую бумажку… Подтереться!

Олежка:

– Я щас дам тебе воды…

– Подтереться ему было нечем!.. Вот и взял!

Даже стоя за дверью, я слышал, как его трясло… Топчан дергался по линолеуму… И характерно, что Алик почти не заикался. Лихорадочная тряска тела поглощала тряску речи. Он, видно, повалился на постель… Его било. Как в ознобе.

Олежка дал ему воды. Но тот только колотил зубами о стакан… Разлил, как я понял, воду на постель.

– Не ругай меня за в-воду. Рука дернулась…

– Не ругаю.

– Я, Олежка, д-думаю… Почему во мне такая слабина? Почему я так нелепо болен?.. Какой я солдат!.. Почему я стал никаким пацаном и всякое г-говно надо мной смеется?

Олег, вероятно, вспомнил, как он сам совсем недавно вытягивался и отдавал честь при мысли о приближающемся офицере.

– А я?.. Я такой же.

– Когда просыпаюсь, слышу допрашивающие меня голоса. И еще эта желтая гнусь… осколками лезет… в глаза.

– А я?.. Я, чуть что, орал про долг и всякое такое… Но теперь мы в порядке. Мы получше.

– Ты мне не ответил?

– Что я не ответил?

– Про говно. Почему говно надо мной смеется, если я обычный контуженный?

– Потому что они говно, Алик.

– Да?.. Правда?

Алик засмеялся. Нервный, но слегка успокаивающий себя самого смех… Дрожь, похоже, его уже не била.

Они помолчали.

Олег сказал:

– Давай я чай сварганю.

– Давай… И давай о ребятах. О наших.