Андрей Константинов - Не гламур. Страсти по Маргарите

Уговорив Риту отдать мне в журнале рубрику «Лапушка и ребенок», я надеялась, что моих медицинских знаний и опыта воспитания Егора будет достаточно для того, чтобы давать советы читательницам. Но как только я садилась за компьютер, слова и мысли куда-то разбегались, и мои тексты более напоминали сухие страницы учебника по педиатрии. Несколько раз я пыталась обратиться за помощью к Нике, но она лишь загадочно улыбалась и говорила: «Не парься, Клюева!» Я не обижалась. Ника мне не подруга и, разумеется, не должна возиться со мной. Она появлялась в редакции, точно ветер, принося с собой атмосферу праздничной бесшабашности. Без умолку болтая по телефону, Стрельцова успевала дописать текст, рассказать о том, где она провела предыдущий вечер, и сообщить о новом поклоннике. Возможно, не все в этих рассказах было правдой, но это не мешало мне любить Нику и удивляться тому, что не все в «Лапушках» разделяют мой восторг по отношению к ней.

Однажды я специально притащила домой все Никины статьи и попыталась с карандашом в руках «расчленить» их на составляющие, чтобы понять, какими приемами она пользуется, с легкостью прыгая от абзаца к абзацу, дотягивая основную нить материала от лица до завершения статьи. Но, ничего не поняв, смогла только заметить, что пишет Ника очень просто и… неожиданно. То есть, в любой, даже самой известной теме она всегда находила неожиданный, нестандартный поворот. Может быть, как-то в эту сторону подумать? Я стала вспоминать, чем меня в последнее время удивлял Егорка. Ведь дети, как известно, не знакомые со стандартами взрослого мышления, часто удивляют нас неожиданными вопросами и суждениями.

И тут я расхохоталась. Вспомнила, как где-то с полгода назад мой Егор озадачился тайной деторождения.

– Мама, меня к тебе принес аист! – сообщил он мне новость, вернувшись из песочницы.

Заявление было полуутвердительным: сын внимательно всматривался в мое лицо.

Не знаю откуда, но я точно знала, что детям нужно говорить только правду. Даже трехлетним. Поэтому я, не отводя глаза, произнесла как можно спокойнее:

– Нет, сынок, тебя не аист принес. И не в капусте тебя нашли. Тебя я родила. Сама.

Егор минуту попереваривал информацию и сформулировал следующий вопрос:

– Родила… откуда?

– Сок пить будешь? – попыталась я увести его в другую сторону. Он взял стакан и упрямо переспросил:

– Откуда ты меня родила?

– Из живота. Ты у меня был в животе… – я шла как по минному полю. – Сначала совсем маленький, как зернышко. Потом рос, рос… И когда вырос, я тебя родила.

Егор нахмурился, взял игрушечный автомат и направился в свой «угол». Через минуту оттуда раздалось недоуменное:

– Странно, как я через писю-то не выпал…

Я была счастлива, что на тот момент его любопытство иссякло.

«Тебя не аист принес! Тебя родила я»… – вывела я заголовок своей новой статьи. Теперь я знала, о чем надо писать. И – как.

– Оля, что это? – Лаппа смотрела на меня так, словно я сотворила что-то совершенно непристойное. В руках она держала мою статью.

– Понимаешь, Рита, я решила: нужно объяснить читательницам, у которых есть маленькие дети, что в любом возрасте им нужно говорить только правду и не увиливать от вопросов.

– Оля, миленькая, – расстроенно смотрела на меня Рита. – Да ты пойми: дети любят сказки. Они верят в чудеса. В том числе – в аистов. Вот и пусть верят. Ты еще им расскажи, что Деда Мороза не бывает.

– Дед Мороз бывает. Лет до семи, – упрямо сказала я. – А аистов не должно быть уже и в три года.

– Ольга, ты сама себе противоречишь! – холодно сказала Лаппа. – К тому же в три года дети еще не должны интересоваться… Ты еще напиши, что они в этом возрасте испытывают половое влечение…

– Не само влечение, а некое подобие его испытывают! – мне хотелось топнуть ногой. – Об этом даже доктор Спок говорит.

– Я не читала Спока, – устало сказала Рита, – но мне бы не хотелось, чтобы за нашим журналом закрепилась слава, будто в нем работают сексуально озабоченные бабы.

– Кто тут у нас озабочен и чем? – Ника, как майский ветер, влетела в кабинет. Я снова позавидовала ее извечной веселости и жизнерадостности.

– Да вот тут корреспондент Клюева пытается мне доказать, что трехлетние мальчики интересуются телесными различиями полов, что им нужно – представляешь, просто необходимо! – объяснять, что они сделаны Создателем так, как и взрослые мужчины.

– А что, разве нет? – рассмеялась Ника, а я взглянула на нее с благодарностью.

– Созданы-то созданы, – чуть-чуть сдала назад Лап-па, – но ты подумай, что она пишет! Мальчики, мол, уже в два года даже писать должны стоя, как мужчины. А для этого, представляешь, они должны однажды пронаблюдать этот процесс со стороны…

Я покраснела. А Ника вытаращилась на меня:

– Ну ты даешь, Клюева. Молодец! Мне это даже в голову никогда не приходило. А ведь верно! И если мальчик – у матери-одиночки, она должна для этого «урока» ну хоть друга, что ли, одноклассника пригласить. Ритка, это же то, что надо!

Я снова покраснела, но уже – от удовольствия.

– Ты еще про детский онанизм напиши, – буркнула Рита.

– Правильно, напиши, Оля, – взвизгнула Ника.

– Вы что, сговорились? – опешила Лаппа. – Даже этот материал – провокация.

– Правильно, Рита, провокация. А доля провокации еще ни одному приличному журналу не помешала.

Я снова с благодарностью посмотрела на Стрельцову. Мне было бы приятно любое доброе слово, от любой из лапушек, но от Ники! Впрочем, мы знали друг о друге слишком мало. Судьба по имени Лаппа свела нас вместе, но, несмотря на то, что теперь мы гордо именовали себя журналистками, каждая из нас еще оставалась в плену своей прежней профессии. Мы все были бывшие: бывший следователь, бывшая учительница, бывшая стюардесса, бывшая медсестра, бывшая бухгалтер, бывшая баскетболистка, бывшая танцовщица. Рита еще на кас-тинге успела подружиться с Пчелкиной, а Асланова, которая вечно цапалась с Никой, по той же причине сошлась с Катей. Долговязую Машу с ее фольклорными прибаутками любили все, а я на положении самой младшей для всех была Оленькой, которая вечно спешит домой. «Оленька, детка, – спрашивала меня Лаппа, – ты-то зачем полезла в Маргариты?» Терпеть не могу, когда меня называют деткой. Под сверлящим взглядом бывшей следовательницы я чувствовала себя если не преступницей, то маленькой дурочкой, которая искусно умеет притворяться.

И дернул же меня черт в тот день послушаться Настю.

Я сидела на посту, занимаясь обычными послеобеденными делами – вклеивала в истории болезней результаты анализов, заполняла журнал размораживания холодильника в процедурной, слушала принесенную из дома кассету Кашина. В ближайшие два часа все должно быть спокойно. Тихий час. Девчонки в сестринской пьют чай и сплетничают о врачах. По понятным причинам я в этих разговорах не участвую: все знают, что у меня есть сын, но никто не знает, что его отец работает в нашей больнице двумя этажами ниже. Насладиться Кашиным мне не дали.