Андрей Константинов - Не гламур. Страсти по Маргарите

Ко мне в основном подходили пышнотелые дамы, интересовались: не жмет ли, хорошо ли дышит тело? На разговоры с каждым покупателем уходило довольно много времени, и к концу дня я почувствовала першение в горле. Но лифчики шли бойко, курьер несколько раз бегал на склад за дополнительной продукцией, и это вдохновляло.

К обеду в воскресенье случился небольшой инцидент. К нам подошел недовольный продавец женского белья из соседнего ряда. Он покрутил в руках мои аквамариновые лифчики и грозно спросил:

– Почему так дорого продаешь?

– За дорого партию получила, за дорого и продаю, тебе-то что?

На рынке все «тыкали» друг другу, и мы быстро переняли местный стиль общения.

– А в накладных какая цена? – не унимался обиженный конкурент.

– А ты что – из налоговой инспекции? – подперев руки в бока, к нам приближалась Лаппа.

– Да я вот прикола не пойму. Трусами бабскими торгую – по двадцать-тридцать рублей, с бантиками, с гипюром, все как положено; лифчиками – по сто – сто пятьдесят – чистый Китай, между прочим, а торговля плохо идет. А вы какое-то дерьмо с пластмассовыми пуговицами за тысячу втюхиваете… Вот я и хочу понять – в чем фишка-то?

– Ах ты, барыга! – свела брови в знаменитую темную линию Лаппа. – Так это мы из-за тебя здесь второй день торчим? Мы-то рассчитывали за один день управиться… – блефовала Ритка.

– Не понял…

– Сейчас поймешь. Демпингом занимаешься? А ты знаешь, что на рынке за демпинг полагается? Сейчас соберу здесь всех колготочников и бельевиков – мало тебе не покажется…

– Да, ладно, товарка, чего расшумелась? Я ведь всего лишь понять хотел…

– Умные книги по маркетингу читать надо, понял, паря? – вклинилась в разговор Ника.

Парень недоуменно оглядел наш «маскарад» и ретировался.

Первыми закончились черные лифчики. Потом – красные. Потом – бежевые. К четырем дня у меня ушел последний аквамариновый бюстгальтер. Потом мы все, хором проклиная Нику за ее любовь к цветовому тесту Люшера, торговали фиолетовыми тряпками. На последние десять лифчиков неходовых размеров мы сбросили цену: продали по семьсот рублей.

К пяти часам дня в воскресенье мы остались с семью непроданными изделиями – теми, что были на нас.

– Берем себе в качестве подарков, – разрешила щедрая Лаппа.

Расплатившись со всеми, кому были должны (аренда палаток, владельцу склада…), мы поехали считать выручку. Она составила больше двадцати тысяч долларов.

– Мы теперь – миллионеры, Рита? – восхищенно спросила Оля.

– С каких это пор пятидесятая часть миллиона равняется миллиону? – подколола Клюеву Рита. – А ты, Люся, не забудь перевести на наш счет пять тысяч за рекламу. Договор-то с минчанами – в силе.

– Ну, заживем теперь! – вздохнула счастливая Катя.

– Можно и зарплату прибавить, – буркнула Верхогляд.

– Ио зарплате подумаем, девчонки, и о социальном пакете, – радостно потирала руки Лаппа.

– Рита, а скажи, все-таки мы могли на Апрашке «влететь» с этими лифчиками? – отводя я Риту в сторону, спросила я.

– Могли, могли, – нахмурилась подруга. – У меня только сейчас все внутренности отпустило… – Она закурила и улыбнулась. – Но ведь все получилось, а? Милка, выше нос. Радуйся!

Все радовались, кроме меня. Бухгалтер по профессии, я знала, как легко и быстро тратятся деньги и как медленно и трудно они зарабатываются. Ведь не пройдет и дня, как та же Маша устроит в редакции очередную истерику: «Люська, гони деньги на представительские расходы!»

Мария Васильевна Верхогляд

(она же – Маша).

Провинциалка, баскетболистка. 169,5 см., 25 лет.

Бывший фотолаборант фирмы «Цветной мир».

В Питер приехала из Псковской области, там училась в спортивной школе – была разыгрывающей в баскетболе.

Не вышла ростом.

Не вышла ростом и для модельного бизнеса (как сама считает – «зарубили» из-за пресловутых 0,5 см).

Девушка с комплексами неполноценности. Обидчива.

Имеет кучу бедных деревенских родственников, которые периодически ее осаждают.

В устной речи проглядывают деревенский говор, специфические словечки и обороты.

Фотокорреспондент журнала.

Не замужем.

Девиз: «В городах все зажрались, а мы там – сеяли».

– Люська, гони деньги на представительские расходы! – влетела я в редакцию.

– Не дам, – буркнула она.

– Что, уже все прожрали? – ахнула я, памятуя о тех двадцать тысячах долларов, что мы лихо заработали на Апрашке, втюхивая покупательницам цветные белорусские лифчики.

– Не прожрали, – поморщилась Люся. – Что за выражения? Просто нужно экономить. Деньги есть, но не дам. Мало ли – форс-мажор какой или просто петух жареный клюнет…

…А ведь я предупреждала, что жареный петух нас еще обязательно клюнет! Я всем говорила, что без «мохнатой лапы» мы все окажемся под забором. Но меня никто не слушал, отмахивались: мол, твоя деревенская осмотрительность оставит нас на бобах. Век скоростей, мол, действий, поступков!!! Женский феминизм и прочая чепуха. Тра-ля-ля…

То, что у нас появились бо-о-льшие проблемы, я поняла, когда Люська еще неделю назад не дала мне денег на очередной поход в ночной клуб, где я должна была ловить всяких знаменитостей в непристойном виде. В этот вечер я собиралась, закомуфлировавшись под фанатку поп-группы, проникнуть на блат-хату одного певца и заснять там, как он пичкает наркотиком влюбленных в него малолеток. И вдруг – «денег не дам».

Я, конечно, начала сразу кричать, призывая на помощь девчонок:

– Нет, ну вы посмотрите, – уперев руки в бока, завопила я на всю нашу маленькую редакцию. – Че деется-то, а? Каких-то копеек пожалела, а я, по-твоему, должна чувырлой идти в пафосное место и там изображать великого папарацци, не способная купить себе даже бокал шампусика?

– Почему чувырлой? – возмутилась Пчелкина. – Ты куда дела свою роскошную белорусскую грацию? Деревенским родственникам подарила?

Я аж захлебнулась:

– Я что, как голая шелупонь должна ходить? Носи сама свои бязевые телогрейки, а я хочу быть на высоте!

Люська во время всего моего монолога задумчиво, я бы даже сказала, отрешенно глядела в окно.

– Люсечка, а что случилось? – ласково спросила Олька.

А Люська вдруг положила свою кудрявую башку на стол, сгребла руками бумажки и тихо заплакала. Я аж поперхнулась от изумления. Розка с Никой тут же набросились на меня (я знаю, они меня не любят): «Ты чего тут опять набрехала?» Вот они всегда мне не верят и каждое мое слово поднимают на смех, фифы городские.