Юрий Азаров - Новый свет

— Оказывается, «Икс-Игрек-Зет» означают гармонию истины, добра и красоты? — поражался инспектор Альберт Колгуевич Белль-Ланкастерский. Поражался тогда, при полном изобилии. — Вроде бы мы отвыкли от такой высокопарности, а пойди глянь глубже — нет противоречия у этих трех штук даже с последним постановлением о дальнейшем подъеме и совершенствовании. Мне кажется, — рассуждал он, — что даже эти слова — «дальнейшее совершенствование» — и есть приближение к гармонии. Ведь что такое совершенство? Если вдуматься, наша рядовая действительность, которой чужды всякая бедность и неустроенность.

— Конечно, — отвечал я, — у нашей действительности есть все, чтобы сделать ее гармоничной.

— И гармоничными средствами? — распалялась приглушенная было философичность инспектора. — А нет ли тут какой неувязочки с военно-патриотическим воспитанием, с интернациональным и другим воспитаниями? Как тут стоит вопрос о дежурстве и опытничестве, о единстве обучения и воспитания, о среднем проценте успеваемости?

— Все увязано, — говорил я бойко, ничуть не стараясь хитрить с инспектором, как раньше это делал, когда в других школах работал, где бедность процентоманией и очковтирательством прикрывалась с ног до головы, чтобы бедную бедность за настоящее богатство выдавать. — Военком Сундуков, когда нам грамоту прислал, то сказал, что наши ребята самые сильные и здоровые. Посмотрите показатели Реброва, Никольникова, Почечкина и Деревянко — все по гарвадским тестам перепроверено, методом вышагивания, глотания, пережевывания, штурма психологического все репрезентативно и социометрически выверено, обогнали мы все основные страны в качестве и количестве: по мышлению — в десять раз, по вышагиванию — в двенадцать раз, по заглатыванию сырого продукта — в пятнадцать раз, по перевариванию пищи — в восемнадцать раз. Причем все наши опыты подтвердили, что пища никогда не лезла обратно — в удивительной гармонии она находится с кислотностью и желчью…

— И слюновыделением, — поддержал Смола. — Все с павловским учением сходится.

— А как у вас с развитием познавательной активности? Я понимаю, что она у вас очень высокая, но нет ли тут некоего натаскивания, увлечения игровыми и проблемными методами?

— Никак нет, никакого натаскивания. Нам теперь приходится бороться за то, чтобы пассивность некоторую развивать, поскольку мы открыли феномен сверхактивности, дальнейшее развитие которой может привести к нежелательным последствиям.

— Как это? — поражался инспектор.

— Перерасход внутренней энергии может создать дисгармонию невидимую, что приведет впоследствии к измельчанию биологического потенциала. Гены тоже надо беречь — это тонкая штука.

— Хиба их, чертей, побережешь? — вмешался Сашко. — Я вчера им говорю: не дам задачки решать, а они лягли вроде бы как спать, а сами в уме задачками тарахтять, и из глоток у них цифры так и сыплються. Попробуй за ними уследи.

— А мий сын, — вставил Злыдень, — так уси теории наизусть вывчив, що у толстих книжках наворочени.

— А що воны з левой рукой зробылы? — вмешался Ка-менюка. — Цэ ж такс достижение, якого ни на який планете нэ будэ.

— А что — с левой рукой? — спросил Белль-Ланкастерский.

— Когда мы изменили структуру личности, возникла мысль о расширении экологических свойств человека, и путем нескольких упражнений, главным образом через фехтование, мы левую руку заменили правой, а правую — левой. Впрочем, теперь дети одинаково хорошо владеют обеими руками.

— Поразительно! — восторгался инспектор. — Как же это вам удалось?

— Когда военком Сундуков сказал нам, что перевод на левую сторону имеет огромное стратегическое значение, Дятел и Смола в содружестве с НИИ левого полушария разработали систему…

— Дело тут вот в чем, — сказал Смола. — Символом нашей чести является шпага, поэтому каждый ребенок, мальчик или девочка — неважно, должен быть прекрасным фехтовальщиком. Как показывает история, фехтование как шпагами, так и саблями укрепляет все, а главное, избавляет от многих психологических комплексов: неуверенности, боязни атак в руку снизу и в ногу сверху, и основное — боязни единоборства с левшой. Поэтому мы и посоветовали: чтобы победить — овладей левой! Сейчас у нас другая проблема — как снова переключить детей на правый вариант.

Мы зашли в фехтовальный зал, который недавно построили рядом с бассейном и двумя финскими банями.

— За истину, милорд! — кричал Слава Деревянко своему противнику, держа рапиру в правой руке.

— За красоту, герцог! — отвечал Никольников, держа шпагу в левой руке.

— Посмотрите! — говорил Смола. — Какая инициатива, какая соревновательная дисциплина у ребят, сколько воли к победе, самообладания и смелости в близком рукопашном бою.

— Знали наши классовые враги, как применять это чертово фехтование, — качал головой Шаров, — люблю я сильных людей!

— Красота меняет структуру личности, — сказал я, — любая красота, в том числе и физическая. Притом нравственные качества воспитываются и не разжигается страсть к нанесению увечья, как это было у нас в первое время, когда мы увлекались боксом.

— Вы что-то о паре сказали и о нравственных началах? — спросил инспектор.

— Нравственность выверяется главным образом в парном варианте, — ответил я, — в отношении не к абстрактному человеку, а к конкретному Ване, Славе и Пете. Смотрите, левша Никольников и правша Деревянко как антиподы сейчас не только примирены, но и дружественно настроены друг к другу, а раньше они были антагонистами. Представьте себе, Деревянко не мог простить Никольникову, что тот левша. К тому же к этому физиологическому различию примешивалось еще и то, что Слава был в свое время у власти детского общества и ему волей-неволей приходилось предъявлять поэту Никольникову жесткие требования, а поэт, знаете, есть поэт — не желает укладываться в рамки.

— Очень любопытно! — восторгался Белль-Ланкастерский. — Совершенно неожиданные психологические выводы.

— О, психология здесь острая, — сказал Смола. — Нам удалось развенчать миф о каких-то особых качествах левши. Зачастую они бывают напористы, но хаотичны. И когда правши научились применять самые простые и, главное, спокойные действия, — так, пару батманов и укол «стрелой» — и левши мгновенно теряли самообладание. Левша чувствует себя сильным, когда его левизна, во-первых, скрыта, а во-вторых, когда его поддерживает толпа, он привык работать на публику, привык удивлять. Но стоит его пару раз щелкнуть, как он мгновенно робеет.

— Зачем же тогда было переводить всех правых в левые?

— Во-первых, чтобы ликвидировать исключительность, а точнее, чтобы все овладели исключительными свойствами левши, — ответил Смола. — Во-вторых, необходимо было решить самую главную психологическую проблему снятия страха у левых перед правыми и у правых перед левыми. Понимаете, нам удалось детям доказать, что левша вовсе не опасен, скажем, в четвертой защите, просто от его непривычного положения оружия и руки создаются некоторые неудобства. Кроме того, для левши обычная правизна так же неудобна, как и для правых — левизна. И, в-третьих, внутренняя привычка: в самой структуре личности идет постоянная борьба между правой и левой частью тела. Заметьте, левая сторона будто в привилегированном положении: нагрузка меньше, к сердечку поближе, а правая — работяга, этакая безропотная лошадка, которая тянет все, и, конечно, справедливо, что левая сторона тяготеет к паразитированию за счет правой. Происходит перегиб, и этот эффект несправедливости иррадирует на всю жизнь ребенка, поэтому мы и перешли на вариант левой руки.